Город Последний
Шрифт:
Мик рванулся раз, другой, вертел во все стороны ручку – но дверь не поддавалась.
– Ладно, – спокойно сказал он, повернувшись к преследователям. – Я сдаюсь.
Но Петер со товарищи не умели принимать благородных капитуляций.
Не дослушав его стоических слов, они грубо подхватили Мика за руки и за ноги и подняли наверх. Там его пронесли через давешнюю комнату и забросили в какой-то тёмный чуланчик. Мик услышал, как провернулся в замке ключ.
Сквозь зарешеченное окно слабо светила луна; на небо высыпали первые звёзды. Мик полежал немного на полу, глядя в квадрат окна и думая о том, что мешок (а с ним и Зелёная Девочка) счастливо
Чулан был крохотный и пыльный, с деревянным полом и пожухлыми обоями, отстающими от стены. Обстановка состояла из швабры в углу и кучи засаленного тряпья под окном. Мик тщательно перерыл его – это оказалось ворохом детской одежды, очень грязной. В темноте нельзя было разобрать, но он был почти уверен, что некоторые пятна от крови.
– Дело принимало совсем дурной оборот. Я сидел там и с ужасом думал – что же здесь происходит? – Мик подтянул другое колено к груди, а первое отпустил. Я со смутным чувством, ни о чём толком не думая, глядел на щёгольский чёрный шёлковый бант на его башмачке.
Потом Мик ещё раз осмотрел комнату: стены, пол, потолок. Путей для побега не было. Окно было слишком маленьким, к тому же оно было забрано частым переплётом, в который были вставлены мелкие и разномастные кусочки стекла.
Тогда Мик подошёл к двери и прислушался. Его тюремщики слушали радио и негромко переговаривались; рассчитывать на то, что они напьются, очевидно, не стоило.
Мик просунул в дверную ручку швабру, осторожно подёргал, стараясь соблюдать тишину. Запор вышел слабый, но хоть что-то.
Он решил держать здесь оборону до утра. А когда станет светло и на улицы выйдут люди, он выбьет окно и выбросит окровавленное тряпье – может, это привлечет внимание прохожих. Или даже удастся докричаться вниз.
Но это был ненадёжный план, ведь его могли не оставить здесь до утра. К тому же дом наверняка стоял на отшибе.
Мик сел на пол – спиной к двери, как можно дальше от кучи детской одежды. Достал из мешка картину с Девочкой.
– Вот мы и попались, – грустно сказал он её кроткой улыбке и прикрытым глазам. – А как всё было хорошо!
Он помолчал, вспоминая разные истории. Но ничего такого же страшного, как тёмный чулан с кучей детской одежды в красных пятнах, с ним ещё не приключалось.
– Если мы отсюда выберемся, это будет такое приключение! – наконец сказал он. – Просто ух!
Зелёная Девочка чуть пожала плечами и улыбнулась.
– Конечно, оно того не стоит, – согласился Мик. – Но всё-таки… Знаешь, я однажды застрял на брошенном хуторе, далеко на севере отсюда. Как раз неподалеку от Латвии, откуда родом этот подлый Петер. Дело было осенью. Река из-за дождей разлилась, и мой хутор оказался на островке. Вокруг была тёмная вода, в которой отражались облака, а из воды торчали верхушки елей. Я особенно не горевал, потому что можно было ловить рыбу, а на дрова я разбирал пол в дальней комнате. Но потом на мой островок начали приплывать волки. Сначала один. Он был мокрый, взъерошенный и очень несчастный. Вёл он себя очень скромно – сидел на самом краешке берега и глядел куда-то вдаль. Он даже не выл по ночам. Так и сидел, наверное. Я его угощал рыбой, когда удавалось поймать побольше. И может, мы бы с ним подружились, и я бы путешествовал с настоящим волком, но ничего не вышло. Потому что вскоре на остров начали приплывать другие волки.
Мику послышался негромкий вздох удивления и тревоги. Он внимательно посмотрел на портрет. Девочка была неподвижна, но, конечно, ахнула именно она.
– Да, – сказал Мик. – Становилось опасно. Они бродили по моему островку, вечно взъерошенные и чёрные от дождя. Глаза у них горели жёлтым огнём – от голода. А кругом была только тихая вода и верхушки ёлок, и постоянно моросил дождик. Я уже не мог рыбачить: я заперся на все запоры и глядел в окна на волков. А они бродили вокруг, заглядывали в окна и тоже глядели на меня. Тот, первый, быстро затесался в их компанию. Я уже не мог отличить его от остальных.
По мере того, как Мик рассказывал, в чулане будто становилось светлее. Но это не рассветало – за окном была по-прежнему темнота в ярких пятнах звёзд. Это картина тихонько светилась нежно-зелёным светом.
Мик ахнул, потом сказал: «Ага» и крепко прижал картину к груди. Дальше он рассказывал тихо-тихо, на ушко Девочке. Зелёный свет, казалось, гладил живот и грудь не сильным теплом.
– Дождь не прекращался. Волков надо было как-то прогнать. Однажды утром, когда вдруг выглянуло из туч солнышко, я тайком вылез в окно и стал чертить на земле магический знак. От опасных зверей. Конечно, спешить в таком деле нельзя, и нервничать тоже – но я всё равно спешил и нервничал. Ничего не мог с собой поделать.
Мик, дрожа от холода и страха, чертил заострённой палочкой по мокрой земле. Первым делом круг, так всегда. Вертикальная линия из четырёх точек в центре. Треугольник с одной волнистой стороной. Он старался не замечать холодных касаний мокрой травы, моросящего дождя над головой, сырости, прокравшейся в ботинки. Когда рисуешь магический знак, надо перестать видеть мелочи. Надо вообще перестать видеть отдельно траву, а отдельно небо, а отдельно волков. Всё должно быть вместе, и ты с этим сливаешься.
– Правда, специально так редко получается, – вздохнул Мик. – Само собой должно выходить.
– А ты можешь нарисовать знак, чтобы вывести нас отсюда?
Голос был тихий и мелодичный. И Мик как будто знал его, что-то вспоминалось неопределённое, но хорошее и немного грустное. Мик помолчал, пытаясь достать воспоминание или сон. Не вышло.
– Знак надо на земле рисовать или на песке. На полу не получится. И, наверное, с людьми это не очень работает.
Девочка вздохнула.
– В общем, тогда у меня почти получилось. Я рисовал так, что не заметил, как подошёл волк. Я только вдруг увидел, как, нарушая линию круга, в рисунке появилась лапа. Худая волчья лапа с твёрдыми когтями, чёрной кожей на подушечках и торчащей во все стороны мокрой шерстью. Я сразу понял, знак теперь не сработает. Я отпрыгнул от него и упал. А он сидел, положив лапу на рисунок. А когда я, спотыкаясь от страха, влез наконец в окно и обернулся – там были уже все. Вся стая. Сзади их освещал узкий луч солнца, на которое налетели облака. И вода так поблескивала… Знаешь, – доверительно сказал Мик, – я подумал, я там навсегда. Из-за этой воды.
Девочка кивнула.
– Ты утонула? – спросил Мик.
Она долго не отвечала, думая о чем-то. Потом сказала:
– Точно не помню, но, по-моему, да.
Теперь кивнул Мик.
Он вдруг услышал тишину за дверью. Тишину и темноту. Это вовсе не обнадеживало, наоборот – пугало. Мик поглядел в окно – за стеклом было теперь совсем темно, ни звёзд, ни отсвета фонарей.
Прошло какое-то время, и куча тряпья на полу зашевелилась. Из неё, выгнувшись, вывернувшись, показалось что-то. Медленно оно поворачивало к Мику человечью голову с человечьим лицом.