Город призраков
Шрифт:
Шесть недель без бесконечного тук-тук-тук от неугомонных духов.
Шесть недель, когда я буду чувствовать себя почти нормальной.
Жду не дождусь, скорей бы уже.
Жду не дождусь… и все же, когда звенит звонок, я вскакиваю, вешаю рюкзак на одно плечо, а фиолетовый ремень фотоаппарата на другое и позволяю ногам нести меня вперед, навстречу настойчивому тук-тук-тук.
– Безумная идея, – заявляет Джейкоб, проявляясь на лестнице рядом со мной. – Но есть еще время передумать, мы еще можем просто пойти пообедать.
Сегодня четверг. День мясного рулета, думаю я, следя за собой, чтобы не говорить вслух. Уж лучше встретиться с призраком.
– Эй, полегче, – говорит он. Но мы оба знаем, что Джейкоб не обычный призрак, как и я – не обычная девочка. С некоторых пор. Это был несчастный случай. Велосипед. Река подо льдом. Не вдаваясь в детали, Джейкоб спас мне жизнь.
– Ага, я почти супергерой, – гордо говорит Джейкоб, и тут дверца шкафчика резко открывается, прямо ему в лицо. Я морщусь, но он проходит прямо сквозь стену. Я не то чтобы забыла, кто такой Джейкоб – как можно забыть, что твой лучший друг невидим для всех остальных. Но это просто удивительно, насколько быстро к такому привыкаешь.
Да и вообще, то, что Джейкоб рядом со мной уже почти год – это еще не самая странная часть моей жизни. Согласитесь, тут есть о чем задуматься.
Мы выскакиваем в вестибюль. Налево – коридор, ведущий к школьному буфету. Направо – лестница.
– Последний шанс сделать нормальный выбор, – предостерегает Джейкоб, но на лице у него появляется хитрая, кривая улыбочка. Мы оба знаем: нормальное для нас уже давным-давно осталось позади.
Мы идем направо.
Спускаемся по лестнице, попадаем в другой вестибюль, пробираемся сквозь толпу (все спешат на обед), и с каждым поворотом все сильнее, все громче звучит тук-тук-тук, тащит нас к себе, будто на веревке. Мне даже не приходится задумываться, куда идти. Вообще-то, проще, когда я перестаю думать и просто разрешаю звуку вести себя.
Он приводит меня к дверям актового зала. Джейкоб, сунув руки в карманы, бормочет что-то насчет плохих идей. На это я напоминаю, что ему идти туда не обязательно – хотя на самом деле очень рада, что он со мной.
– Девятое правило дружбы, – отвечает он, – наблюдение за призраками – забава для двоих.
– Вообще-то да, – киваю я, снимая крышку с объектива фотоаппарата. Он старый и неуклюжий, этот аппарат, висящий у меня на плече на широком фиолетовом ремне, – неавтоматический, с неисправным видоискателем и черно-белой пленкой.
Если кто-то из учителей застукает меня в актовом зале, скажу, что делаю снимки для школьной газеты. Хотя учебный год кончается, и школьные кружки уже закрылись на лето…
И я никогда не работала в школьной газете.
Толкнув дверь, я вхожу в зал – просторный, с высоким потолком и тяжелым алым занавесом, скрывающим сцену от глаз.
Вдруг я понимаю, что тук-тук-тук зовет меня именно туда. У каждой школы есть свои предания. Некое объяснение, что за странный скрип раздается в туалете для мальчиков, почему на задних партах в кабинете английского всегда холодно, а в актовом зале попахивает дымом.
Моя школа не исключение. Единственное отличие в том, что, слыша рассказы о привидениях, я могу проверить, правдивы ли они. Чаще всего это оказывается выдумкой.
Таинственный скрип – всего лишь дверь с несмазанными петлями.
Зловещий холодок – просто сквозняк.
Но сейчас, следуя за тихим тук-тук-тук по проходу между рядами, а потом на сцену, я понимаю, что с этой легендой дело обстоит иначе.
В ней говорится о мальчике, который погиб во время театрального представления.
Давным-давно, когда школа только открылась, во время второго акта «Сна в летнюю ночь» начался пожар. Пламя охватило декорации, но все успели спастись – вернее, думали, что все.
Пока не подняли крышку люка и не нашли того мальчика.
Джейкоб – он идет рядом со мной – вздрагивает, а я закатываю глаза. Для привидения он слишком пуглив.
– Тебе никогда не казалось, – говорит он, – что это ты недостаточно пуглива?
Но меня так же легко испугать, как любого другого. Хотите верьте, хотите нет, я вовсе не стремлюсь проводить время в поисках призраков. Просто, когда они рядом, я не могу не обращать на них внимания. Как будто ты знаешь, что кто-то стоит у тебя за спиной – попробуй тут не обернуться. Кто-то дышит тебе в затылок, и ты это чувствуешь, и, чем дольше не оглядываешься, тем хуже, ведь понятно же – то, чего не видишь, всегда намного страшнее того, что видишь.
Я залезаю на сцену, Джейкоб не отстает. Я чувствую, что ему не по себе. Его колебания так и тянут меня назад, но я приподнимаю край тяжелого красного занавеса и пробираюсь под ним. Джейкоб за мной – только он проходит прямо сквозь занавес.
Здесь темно – настолько, что глаза не сразу различают бутафорские предметы и скамейки, в беспорядке расставленные по сцене. Из-под занавеса пробивается узкая полоска света. Здесь тихо, но есть какое-то жутковатое ощущение движения. Я слышу еле слышный слабый стон – это покачиваются на крюках отвесы из мешков с песком. Шепот воздуха под половицами. Шелест – надеюсь, это шуршит бумага, а не крысы.
Я слышала, как ребята постарше подзадоривали друг друга: слаб'o тебе зайти туда? Прижать ухо к полу и прислушаться – не зовет ли на помощь тот мальчик, не сумевший выбраться. А один раз в коридоре я подслушала, как старшеклассники хвастались тем, кто сколько здесь продержался. Минуту. Две. Пять. Кто-то утверждал, что слышал голос мальчика. Другие будто бы чувствовали запах дыма и слышали топот убегающих детей. Но разве поймешь, где кончаются выдумки и начинается правда.
Меня никто не подбивал сюда прийти. Да и кому придет в голову пугать чем-то этаким человека, у которого родители пишут книги о паранормальных явлениях.
Ну да, это и правда было бы странно.
Пробравшись в темноте почти на середину сцены, я обо что-то спотыкаюсь и лечу вперед. Джейкоб взмахивает руками, пытаясь меня удержать, но его пальцы проходят насквозь, а я падаю на четвереньки, стукнувшись коленкой о деревянный пол. Странно, но половицы под ладонями немного пружинят – я не сразу догадываюсь, что рухнула прямо на крышку люка.
Тук-тук-тук звучит все настойчивее, отдаваясь в ободранных руках. Краем глаза я замечаю движение: тонкая серая завеса колышется, как от ветра. Она совсем не похожа на тяжелый сценический занавес. Эту завесу не видит никто, кроме меня.