Город призраков
Шрифт:
В глазах сначала вспыхнуло, потом все потемнело. Придя в себя, я поняла, что тону. Камера на шее свинцовым грузом тянула вниз, вниз, вниз. В воде было темно, вверху на поверхности виднелась серебристая рябь. Где-то – не в воде – я вроде бы увидела кого-то, неясный силуэт человека, тень. Но тень тут же исчезла, а я продолжала тонуть.
О смерти я не думала.
Я вообще ни о чем не думала, кроме ледяной воды в легких, каменной тяжести реки над головой, но даже и это начало меркнуть, и осталась одна мысль: я все дальше ухожу от света. Говорят же, что надо пробиваться к свету, я даже пыталась, но не могла. Руки и ноги будто свинцом налились. И воздуха не хватало.
Не помню, что было дальше. Нет, что-то помню, но смутно.
Мир словно замер, как в кино, когда движение на экране то замедляется, то совсем замирает, то перескакивает вперед. А потом я уже сидела на берегу, судорожно хватая воздух ртом. Рядом сидел мальчик, в джинсах и футболке с супергероем, со светлыми волосами, стоящими торчком, как будто он только что запустил в них пятерню и взъерошил.
– Еще бы чуть-чуть, и все, – сказал он.
Тогда я еще ничего не понимала.
– Что случилось? – спросила я, стуча зубами.
– Ты свалилась в воду, – ответил мальчик. – А я тебя вытащил.
Что за чушь, подумала я – на мне нитки сухой не было, а он даже не намок. Возможно, если бы меня так не трясло, если бы так не болели глаза от речной воды, а голова бы не была тяжелой, как ледяная глыба, я бы и заметила его необычную, сероватую бледность. И то, что я почти, почти, почти могла видеть сквозь него. Но я слишком устала и слишком замерзла.
– Я Джейкоб, – представился мальчишка.
– Кэссиди, – ответила я, повалившись на землю.
– Эй, – он встревоженно склонился надо мной, – не засыпай…
Я услышала другие голоса, потом захлопали дверцы машины, по откосу затопали башмаки. Меня окутало теплом чьей-то куртки, но глаза закрывались сами собой. Проснулась я на больничной койке, рядом были мама и папа, и руки у них были такими же теплыми, как и у меня.
Был здесь и Джейкоб – он сидел с ногами на незанятом стуле (я довольно быстро поняла, что никто кроме меня его не видит). Рядом на тумбочке лежала моя камера. Фиолетовый ремень был ободранным, а видоискатель треснул. Она была повреждена, но не погублена, изменилась, но осталась в живых. Примерно, как я сама.
Чуть-чуть особенная.
Немного странная.
Не вполне живая, но уж точно не…
В смысле, может ли человек называться мертвым, если в конце концов он не умер? Живы ли те, кто возвращается оттуда?
Скажете, подходящее название – ходячий мертвец? Но дело в том, что я никакой не зомби. Сердце бьется громко и ровно, я ем и сплю, и вообще делаю все, что положено живым.
Побывала на волосок от смерти. Так это называют. Но я знаю, что была не просто рядом со смертью.
Я побывала прямо там. Внутри. Достаточно долго, чтобы глаза привыкли, как в темной комнате. Достаточно долго, чтобы обследовать то пространство, прежде чем меня потянули обратно, к яркому, холодному свету.
В конце концов, думаю, что мама права.
Одной ногой я стою в зиме, другой – в весне.
Одной ногой я там, где живые, а другой – там, где мертвые.
А еще через неделю я обнаружила Вуаль.
Мы с Джейкобом отправились погулять, чтобы все обсудить и поразмыслить о нашей странной связи. Говорю же, я прежде никогда не имела дела с привидениями, и с ним ничего подобного не случалось. И тут это произошло.
Мы срезали угол через пустырь, и вдруг я почувствовала это: тук-тук-тук, будто кто-то пристально на меня смотрит, щекочущее чувство, как от прикосновения паутины к голой коже. Краем глаза я заметила серую ткань. Надо было отвернуться, но я не смогла. Вместо этого я стала поворачиваться к ней. Я схватила завесу рукой, и мне показалось, что я снова лечу с моста и врезаюсь в воду. Но я не отпустила ткань.
А когда пришла в себя, рядом сидел Джейкоб, только он выглядел плотным, материальным и был так же огорошен, как я сама. Пустырь вокруг нас исчез. Мы стояли внутри складского помещения, от стен эхом отдавались металлические позвякивания и удары, а где-то плакал какой-то человек. Сама Вуаль меня не испугала, зато до ужаса испугал этот звук, ощущение вторжения в чью-то жизнь – или смерть. Я поспешила освободиться от этого места, брезгливо отбросив от себя Вуаль, как будто это и правда была прилипшая к одежде паутина.
Я поклялась, что никогда туда не вернусь.
И была уверена, что говорю правду.
Но недели через две я это снова почувствовала – тук-тук-тук, серую завесу, мазнувшую меня – и не успела ничего сообразить, как уже ловила ее, отдергивала, а Джейкоб дулся и ворчал, но пошел следом за мной, хоть и неохотно.
С тех пор прошел год.
Для большинства обычных людей жизнь и смерть – противоположности, как черное и белое. Но в тот день, когда Джейкоб вытащил меня из воды, со мной что-то случилось. Думаю, что и я тоже откуда-то его выдернула, и теперь мы связаны. С тех пор я не вполне живая, а он не вполне мертвый.
Если бы мы были героями комикса, это было бы историей нашего происхождения.
Кого-то кусает паук, а кто-то падает в чан с кислотой.
У нас была река.
Глава четвертая
– Да, и еще обязательно «Бэтгерл», – говорит Джейкоб, – переиздание, а не оригинал…
– Обязательно, – нога за ногу, шаркая кроссовками, мы возвращаемся домой. Двое, но только одна тень на тротуаре. Мы обсуждаем, какие комиксы мне нужно приготовить для Джейкоба на время наших каникул.
– И не забудь про «Череп и Кость», – добавляет Джейкоб.
«Череп и Кость» – любимый комикс Джейкоба. В нем погибшего ковбоя по имени Стрелок по черепам воскрешают для того, чтобы он сражался с восставшими духами. Ему помогает верный пес, волкодав Кость.
Джейкоб продолжает перечислять и выбирать, пытается решить, что предпочесть: 31-й выпуск «Тора» или 5-й выпуск «Черепа», но я слушаю его вполуха. Другие мысли не дают мне покоя.
Там, в актовом зале, я сперва думала, что могу помочь мальчику-привидению, если увижу, что с ним случилось. Но тогда Джейкоб сказал, что все это вообще не так. Раньше Джейкоб ничего подобного не говорил, он вообще никогда ничего не рассказывал о Вуали. Я думала, что он и сам не знает, почему меня так тянет туда. И о том, как мне удается туда попадать. Но что, если он все-таки знает, но только не говорит мне?