Город за рекой
Шрифт:
Старец говорил о небольшой группе рассеянных по миру одиночек, живущих хлебом духа, тогда как масса остается в плену материальных сиюминутных потребностей. Но знание божественной субстанции, которое оставляет свой живой след в человеческой душе, всегда существует на Земле. Суть не в том, что всегда и везде пользуются его запасом, главное, что всегда остается возможность прибегнуть к нему надлежащим, верным способом.
Чтобы отдохнуть в тени, путнику не нужен весь лес, даже вся крона старого дерева, довольно и части ветвей, которые могут подарить тень.
Он долго молчал, чтобы дать слушающему подумать. Роберт увидел в этом образе сущность Архива.
— Дух есть творческая магия, — сказал старец. — Монастыри в Тибете, склоны Арарата, хранящие свою тайну, буковинская Садагора или
Возрождение духовных сил, непрерывно совершающееся в теле и мыслях и являющее собой историю человечества, происходит естественным порядком, но он, пояснил старец, контролируется Префектурой; тут Мастер Магус использовал образ весов, чьи колеблющиеся чаши всегда можно привести в равновесие или остановить. Эта задача возложена Префектурой на посвященных, их тридцать три, тех, кто вечно несут вахту в мире. Эти трижды одиннадцать посвященных пребывают в горном замке, который бывает виден только в исключительных случаях и о котором никто с уверенностью не может сказать, где он находится — по эту или по ту сторону реки. Старец заметил, что в обширной научной литературе по метафизическому вопросу содержится масса хитроумных доказательств в пользу того и другого тезиса — смерть ли именно присуща жизни или жизнь — смерти. В зависимости от того, какое из двух направлений в разные времена овладевает умами, определяется мышление, вера и поведение людей, их групп и народов по отношению друг к другу. Судя по дошедшим до нас сочинениям и сопроводительным текстам, и здесь тоже угадывается ритмическое чередование.
Тридцать три посвященных, говорил Мастер Магус, с давних пор сосредоточивают свои усилия на том, чтобы для процесса возрождения открыть и расширить мир азиатского региона, и в последнее время многие стремятся к более активному использованию традиций, зародившихся на Востоке. Этот постепенно и в единичных случаях совершающийся обмен между азиатской и европейской формами бытия довольно хорошо различим в ряде явлений. Мастер Магус не назвал в этой связи ни одного имени, однако архивариусу, когда он потом размышлял над этим вопросом, показалось, что тот намекал на современников, таких, как Шопенгауэр, Карл Евгений Нойман, Ханс Хассо фон Вельтхайм, Рихард Вильгельм, Герман Гессе, но также и Гёльдерлин, который в "Матери Азии" усмотрел наши дионисийские истоки, Фридрих Шлегель и Хаммер, Гёте с его "Западно-восточным диваном" и даже Ангелус Силезиус, Майстер Экхарт, Зузо и еще ряд мистиков и гностиков.
Ныне этот обмен, этот процесс инкубации, о котором старец в каменной пещере Архива говорил с такой простотой и естественностью, как мы говорим об образовании циклонов и антициклонов применительно к погодным условиям, этот обмен должен происходить, по заключению Тридцати трех посвященных, более широко и интенсивно. Теперь нечего было удивляться, что не остановились даже перед тем, чтобы выпустить на волю демонов и поставить их власть и хитрость на службу совокупного движения.
Когда Роберт понял это, он увидел многомиллионную смерть, которую уготовила себе белая раса на поле битвы Европы с ее двумя страшными мировыми войнами, как частную деталь общего процесса чудовищного переселения духов.
Эта многомиллионная смерть должна была произойти в столь необычных масштабах, как с содроганием думал хронист, чтобы освободить место для приближающихся возрождений. Несметное число людей преждевременно ушло из жизни, чтобы они своевременно могли воскреснуть как посев, как апокрифическое обновление в до сих пор замкнутом жизненном пространстве.
В этой мысли было нечто ошеломляющее, но вместе с тем и утешающее,
В то время как Роберт следовал за мыслями Мастера Магуса, он ни на миг не сомневался в истине. Он ощущал закономерность, неотвратимость происходящего, но видел скорее образ казнящей судьбы, которая ждала его страну, и был не в состоянии, находясь в царстве мертвых, узреть, что действительность на том берегу пограничной реки с каждым днем все отчетливее обнаруживала признаки этого процесса. Разумеется, ему не нужно было конкретного подтверждения, как тем неверующим и беспамятным, которые могли забыть, что вся материя, вся так называемая реальность есть только воплощение включенной в жизнь идеи.
Иногда архивариусу хотелось высказаться, но он чувствовал, что неприлично прерывать паузу молчания. Часто слова старейшего из ассистентов уже содержали ответ на волновавший Роберта вопрос. Ни разу старец не обратился к архивариусу со словами: "Вам, должно быть, известно, что…" или "Вы, может быть, уже задавались вопросом…". Он говорил как бы вообще, не с конкретным собеседником, однако Роберт чувствовал, что старец, о чем бы он ни рассказывал, имел в виду его и что он не просто так поведал ему о таинстве Тридцати трех посвященных, этих наместниках евразийского мира, что регулировали стрелку весов смерти и жизни.
Каменная панель скальной стены становилась все прозрачнее. Из земной глубины Роберт видел людей, которые двигались как марионетки, и вдруг они превратились в крупинки песка, пересыпающегося из сосуда в сосуд мировых песочных часов. И главное, казалось, заключалось в том, чтобы в сосудах постоянно находилась и пересыпалась достаточная масса песка. Молодое становилось старым, старое — снова молодым. В этом простом механизме было нечто величественное. Словно сквозь матовое стекло он видел страдающие человеческие существа, краски которых поблекли, стерлись. Он как будто слышал жалобные голоса, словно бы озвученные трескучие мысли из книг и рукописей Архива, притязавшие на очищение и бессмертие. Как пузыри, плавали они на поверхности стоячей воды, вздувались и лопались. Воздушная паутина имитировала жизнь, как мороз рисует на оконном стекле узор искусственной природы. Роберт прерывисто дышал. Он уже не различал, слова ли Мастера Магуса то были или образы, которые он являл его взору сосредоточенным молчанием, только они показывали, что все знание оставалось не поддающимся освоению и что оно существовало лишь как духовная память Земли. Архив во множестве своего собранного наследия, казалось, был только средоточием этой подлинной памяти. Мертвые берегли ее для живых.
Перед доверчивым взглядом Роберта, сидевшего у ног хранителя печати тайн, словно бы раскрылись верхние этажи Архива, но это было иначе, чем на фабрике с прозрачными стенами и потолками ее многоярусной стеклянной галереи. Он видел не служителей, поспешно уносивших залежавшееся наследие Запада, он видел скользящие тени перед книжными стеллажами с наследием древних. Подобно теплому дуновению, парили они вокруг застывших мыслей своих предков, предшественников из далекого прошлого.
Хронист догадался, что это были посетители, поэты и провидцы, кто в часы творческого труда устремлялся в Архив.