Город

Белянин Глеб

— Да, есть. Зовут его Семён, если тебе это так уж интересно.

— Семён, — слетело имя с Эмилиных губ, повторенное вслед за Капитаном.

Пётр покачнулся, оборачиваясь на то, что осталось от некогда бывшего человека: кровавое пятно и обрывки одежды. Даже костей не оставили.

— Покойся с миром и… спасибо тебе, Семён, — сказал Пётр, заканчивая перевязку руки Эмиля.

Эмиль смотрел в небо. Мысленно он помечал то место, где Щека копал снег, карта то была утеряна. Он думал о том, что надо бы по возвращению

в Город собрать бригаду копателей и привести её сюда, к тому месту, где люди могли найти город старого мира — найти и исполнить мечту Щеки.

Я ошибся. Есть такие люди, в которых крепость Человечность не падёт и не рухнет никогда. Ни от страха, ни от голода, ни от холода. Таким человеком был Семён по прозвищу Щека, который отдал свою жизнь за своих товарищей, жизни которых ценил больше своей несмотря ни на что.

Он умер, растерзанный волками, совсем рядом со скалой, на вершине которой покоится заброшенный дредноут — железный корабль.

Глава 4 | Казнь

Паб

Температура 0° по Цельсию

— Что ты слышал? — Повторил свой вопрос Фёдор Абросимов, писатель.

— Всё, — ответил загнанный в угол мальчишка.

Старик грузно посмотрел на него, нахмурил брови, думал про себя: — «Эх, угораздило же тебя тут оказаться в такой момент».

— Дядь Федь, что делать будем? — Захныкал музыкант, сидящий напротив старика.

— Дай подумать, — отрезал он все дурные вопросы парня.

— Дядя, дяденька, я ничего не расскажу, клянусь, я уже со страху всё забыл давно. Умоляю, отпустите, мне больно.

Фёдор лишь крепче сжал его руку, так, чтобы тот и вправду почувствовал боль, чтобы его слова превратились в правду. Мальчик захныкал от испуга на манер Павла. Казалось, Абросимов сделает всё, чтобы не допустить разглашения тайны, и, возможно, он бы сделал, да Павел Скрипач вмешался:

— Хватит, отпусти ты его, не видишь? Он боится!

Фёдор выждал некоторое время.

— Не убежишь? — Спросил этот строгий старикашка в кругловатых очках.

— Не убегу, — помотал головой мальчишка-помощник. Писатель расцепил тиски и выпустил мальчишку из своей когтистой хватки. Некоторое время они оба сидели в ожидании того, что предпримет парнишка. Но не не сбегал, стоял и ждал указаний.

— Умоляю, отпустите меня, я ничего не скажу.

Фёдор, переведя взгляд на Пашу, делая вид, будто мальчика здесь и вовсе нету, сказал как-бы оправдываясь:

— Мы не можем его просто так отпустить, мы не можем себе этого позволить. Твоя миссия решает судьбу не только твоих родителей, не только судьбу всего Города, но и дальнейший его вектор развития, а значит, возможно, и судьбу всего мира. Что может противопоставить одна никчемная жизнь мальчика-помощника жизням всего мира и самого мира в целом?

— Подожди, я тебя не узнаю.

Я думал мы должны спасать, а не… — Павел не обладал таким удобным умением скрывать меж строк слово «убить». Он просто бросил беглый взгляд на любителя послушать чужие разговоры и продолжил: — Уж лучше пусть рассказывает. Всё равно ничего не получится, — последнее предложение буквально взбесило Фёдора.

— Ты ещё слишком молод, чтобы тут что-то решать. Пока я тут главный, я буду решать за нас двоих. И я решаю… — Он замялся, глянул на мальчишку.

— Вот именно, ты ещё не знаешь, что ты решил. И вообще. Какого черта ты говоришь, что я слишком молод для этого? Ты, черт возьми, только что говорил, что я уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Так вот, моё решение — не трогай бедного пацана.

— Значит я ошибся. Ты здесь никто и звать тебя никак, а решение твоё — говно. Вали отсюда куда хочешь, я сам разберусь, — он полуобернулся к мальчику, посмотрел на него такими добрыми глазами, какими когда-то смотрел на Павла. — Хочешь супчику? — Старик сделал ему заманчивое и примеряющее предложение. Паша опешил, не знал что предпринять.

— Мальчик! Мальчик! — Закричал с кузни Хозяин. — Мальчик!

— Я здесь! — Крикнул ему его помощник, но не сдвинулся с места.

— Иди займись делом, не доставай наших гостей, прибери столы ещё раз.

— Уже иду!

Мальчик стоял на месте, не двигался, ждал команды. Фёдор пристально глядел на него, в какой-то момент можно было заметить в его глазах какой-то блеск то ли идеи, то ли торжества. Писатель родительски потрепал мальчишку за волосы и отпустил. Затем обернулся к музыканту.

— Дядь Федь, вы вот так просто это оставите? — Пытался понять его мотивы Павел.

— А что ещё делать? Я с самого начала, как его увидел, думал о том, что тут можно сделать. И знаешь к чему пришёл? Ни к чему не пришёл — ничего тут нельзя сделать. Всё уже сделано за нас. Расскажет — значит расскажет, а если нет, то нет.

— Значит я прав? Мы не будем жертвовать чьими-то жизнями ради жизней других? Просто я считаю, что мы не вправе решать кому жить, а кому умереть.

— Можно сказать и так, Паш. Если проблема решаема, то реши и не беспокойся, а если не решаема, то и беспокоиться незачем. Ещё супчика не хочешь?

— Да нет, извините, дядь Федь, я уже сыт. Правда, от страха в горле пересохло.

— Ну, это можно, — развёл руки писатель и щелчками пальцев попытался подозвать мальчишку-помощника, чтобы заказать воду.

— Нет, нет, вы неправильно поняли. Я пойду лучше прогуляюсь, голова уже кружится от этого спёртого воздуха.

Павел Скрипач похватал свои пальто и кепи серого цвета, натянул их на себя находу и выскочил в переулок. Холод неожиданно пахнул в лицо. Сколько в этом Новом мире не живи, сколько к нему не привыкай, а всё равно неожиданно. Невозможно к такому адскому холоду привыкнуть. В пабе греют и расположен он относительно недалеко от Генератора, а снаружи, на улицах, всё погружено в тёплый оседающий пар с вершины Генератора.