Город
Шрифт:
– Умер.
– А звали его как?
– Конор.
– У меня тоже брат есть, – сказала она. – Элайджа. Ты бывал когда-нибудь дома? Видел родителей?
– Нет.
– Что с ними сталось?
– Они умерли.
Его лицо было печально, но Эм ощутила некое странное удовлетворение: сиротство вроде как сближало их еще больше.
– Почему ты оказался последним? – спросила она, обдумав его слова. – Император счел слишком жестоким вот так забирать маленьких мальчиков из семей?
Она в самом деле считала подобное верхом жестокости, не понимая, что сама в детстве перенесла страдания, ему вовсе неведомые.
– Нет. – Эван улыбнулся. Как видно, доброе настроение вернулось к нему. – Вряд ли император осознал ошибочность
– Вот прямо всех-всех?
– Ну, где-нибудь за морями, наверное, есть места, где Города не боятся. Но во всех известных пределах, на сотни лиг кругом, царит разруха и смерть. У Города больше нет союзников, только враги, да и тех он скоро добьет.
О таком она ни с кем раньше не говорила, потому что Бартелл о политике, как он это называл, рассуждать отказывался, а бедняга Обтрепа, второй постоянный спутник последних лет ее жизни, вообще плохо представлял творившееся за стенами. И Эм чувствовала себя необыкновенно взрослой, обсуждая подобные материи с воином Города.
Она помедлила, боясь обидеть его, но все-таки тихонько спросила:
– Однако ты ведь солдат… Ты во всем этом участвовал…
Сперва она думала, что он не ответит. Но наконец он посмотрел на нее и проговорил:
– Ты большие стаи птиц видела? Осенью? Они кружатся в небе, как дым, и поворачиваются все вдруг, разом? Видела, как это бывает? – Дождался, чтобы она кивнула, и сказал: – Ты видела хоть раз, чтобы одна птица отбилась от стаи и полетела в другую сторону? Правильно, не видела, потому что такая птица останется одна и непременно погибнет. Вот и солдаты – как такие птицы. Каждый делает то же, что все, иначе смерть. А когда каждый день сражаешься, только чтобы остаться в живых и друзей своих уберечь, тебе уже не до размышлений, правильным ли делом ты занимаешься.
Она слушала затаив дыхание, боясь прервать нить его мысли.
– Нужно, чтобы случилось что-нибудь важное… значительное… ценное… чтобы ты понял свое заблуждение и вышел на правильную дорогу.
– И у тебя… случилось такое?
– Встретил кое-кого, – сказал он, сосредоточенно разглядывая свои руки.
Эм стала ждать, но он, похоже, ничего объяснять не собирался. Наверное, имел в виду Фелла Эрона Ли, геройского воина, чья завтрашняя удача должна была вылепить их судьбы… Лицо у задумавшегося Эвана было какое-то беззащитное. Он куда-то уплыл и больше не думал о ней. Грязные светлые волосы, в их первую встречу остриженные коротко, по-солдатски, за несколько месяцев успели отрасти, завитки свисали на шею. На чисто выбритом лице виднелись следы шрамов. Она вспомнила клеймо в виде буквы «С», выжженное у него на руке, и ощутила почти болезненное напряжение внизу живота. Поднявшись, она подошла к нему и села рядом. Обхватила руками поперек груди, уткнулась лицом ему в шею. От него пахло потом, хлебом, он источал такой… мужской запах, от которого у нее сердце понеслось вскачь.
Она ощутила, как он напрягся всем телом. Потом осторожно выпутался из ее рук, взял за плечи, поднял и усадил обратно на ее кровать.
– Надо бы нам с тобой… это самое, – сказала она намеренно небрежно, словно на прогулку под дождем его приглашала.
– Нет, – сказал он. – Не надо.
– Почему?
– Ты слишком молода.
Но Эмли, выросшая в Чертогах, прекрасно знала обо всех сторонах человеческих отношений. И еще знала, что маленькой девочкой быть давно перестала. Об этом попросту криком кричало все ее тело.
– Не слишком, – решительно заявила она, этак «многоопытно» улыбнулась и вроде бы заметила искорку нерешительности в его взгляде.
– А еще ты дочка Шаскары. Он мне яйца отрежет и подвесит к ожерелью из моих пальцев и ушей… – Он улыбнулся ей, и она поняла, что колебание было мимолетным. Потом он вдруг поднялся. – Я должен уйти. Вернусь еще засветло. – И вышел за дверь, прежде чем она рот успела открыть.
Снаружи лило как из ведра. На чердаке было так темно, что Эм никак не могла определить: еще день или уже вечер? Она ждала, скучая и беспокоясь, так и этак вертя в уме случившееся утром: свою попытку сближения и то, как она была воспринята. Пробовала думать о своей новой жизни в качестве домоправительницы у библиотекаря, но ничего толком не могла вообразить, ведь если эта жизнь вправду начнется, значит отец будет мертв, и с ним Эван.
Когда он вернулся, на чердаке горели две сальные свечки, а по углам царила темнота. Эван принес свой потертый пояс с мечом и сверток одежды. Все это он бросил на пол, раздался стук – металл звякнул о металл, и Эм поняла: там было еще оружие, наверное ножи. Эван готовился к бою, и пойти с ним она не могла.
Она вновь лежала под теплым зимним плащом. Пекарня давно закрылась, в комнате быстро холодало. Эван мельком посмотрел на девушку – без всякого выражения. Оставалось только гадать, о чем он думал. Подняв руки к голове, она вытянула ленту из волос и рассыпала их по плечам. Заглянула Эвану в глаза и, удерживая его взгляд, сбросила плащ и нагишом выбралась из постели. Подошла к нему и остановилась напротив. Ее соски касались его груди. Он не шевелился… Она обвила руками его шею, потом приподнялась на цыпочки и поцеловала. Он был гораздо выше ее, ей пришлось заставить его наклонить голову. Какое-то мгновение казалось, что он готов снова оттолкнуть ее, но потом его губы смягчились. Поцелуй был долгим, она почувствовала, как его тело налилось жаром… нечто твердое коснулось ее…
Он поднял девушку на руки и бережно уложил на свою постель.
37
Рийс нисколько не сомневался, что гулкое буханье его сердца было внятно для всякого, кто, подобно ему, крался полуночными переходами Цитадели.
Всю свою солдатскую жизнь он смотрел в лица врагов с седла боевого коня. И бросался на них с громким кличем, одетый в броню и отчасти прикрытый мощным телом скакуна. Он привык действовать открыто, о чем бы ни шла речь. Глубокая тишина, царившая кругом, давила на него куда сильнее, чем тьма и общее ощущение ужаса, господствовавшее в императорском укреплении.
Двое стражей у двери Цитадели не слишком задержали его. Завидев новоиспеченного сотника телохранителей, оба заученно вытянулись, глядя в пространство перед собой. Он шагнул между ними, дружески поздоровался… после чего двумя мгновенными ударами длинного ножа рассек горло одному и крутанулся навстречу второму. Тот и меча толком поднять не успел – клинок вошел ему в глаз.
«Вот так просто», – подумал Рийс.
Ребята слишком долго торчали на этом посту и чуть с ума не сходили от скуки. Когда вообще бывало, чтобы на охранников нападали здесь, в самом сердце дворца? Да ни в жисть…
Он призадумался, стоило ли прятать тела. Мертвый стражник возле двери – лучший способ вызвать тревогу. В итоге он затащил обоих в темный угол под лестницей. Может, хоть немного времени удастся выиграть.
И вот теперь он спешил незнакомыми коридорами, каждый миг ожидая шумного переполоха. А еще понятия не имел, насколько велика Цитадель и где в ней находится император. Если только он и вправду здесь жил…
«Будь я императором, где бы я поселился?» – спрашивал он себя.
Ответ был очевиден: на самом верху. Ни один император в здравом уме не стал бы жить в подвальных глубинах, рядом со зловонными, да еще и подтопленными тоннелями. Так что всякий раз, когда возникал выбор, Рийс шел вверх. Правда, выбор предоставлялся редко. Цитадель как будто намеренно направляла пришельца вниз. Коридоры оказывались наклонными и кончались если не тупиковыми проходами, так темными лестницами, уводившими опять-таки вниз. Примерно через час бестолковых блужданий он оказался определенно ниже того уровня, где начал путь.