Город
Шрифт:
– Старика Медвежьелапа видела? – спросил Броглан. – Он своим здоровенным мечом по двое сразу валил. Вжик – и две глотки пополам!
Броглан чиркнул себя по шее ребром ладони и засмеялся. Резко и совсем не весело.
– Видела, – отозвалась Индаро.
У Медвежьелапа в самом деле был палаш на добрых полфута длиннее обычного. Он любовно правил его каждый вечер, доводя до безукоризненной остроты. В отряде шутили, что этот меч сразил больше друзей, чем врагов.
– Он хоть вернулся? – спросила Дун.
– А то! – Броглан фыркнул. – Думаю, за его голову уже награда назначена.
– Он один войска стоит, – сказала Индаро. Она сама видела, как старого воина свалили в рукопашной, но он вновь поднялся, вращая своим страшным мечом, да так, что друзья и враги разом бросились кто куда. – Он там ранен небось…
Броглан передернул плечами. У них не было принято слишком переживать о собственных ранах. Они и к увечьям товарищей относились спокойно. И даже в самые черные дни, после жутких кровопролитий, никогда не говорили о павших – только о тех, кто остался в живых. Сегодня рядом с Индаро пали двое, с кем она несколько месяцев билась плечом к плечу. И еще с полдесятка были тяжело ранены. Но разговор велся о старике Медвежьелапе и его новых свершениях.
– Говорят, через пару дней новобранцы прибудут, – подал голос Гаррет, неизменно подхватывавший все слухи.
Вокруг стола прокатился стон. Когда новичков, еще «тепленьких» после учебного лагеря, ставили в первые ряды, тут-то и наступало самое опасное время. Перепуганные юнцы либо впадали от ужаса в прострацию и делались бесполезны, либо, наоборот, с таким дурным азартом бросались вперед, что всем остальным приходилось очень несладко.
– Все мы когда-то новобранцами были, – с благочестивым видом заметил Гаррет.
Броглан хмыкнул.
– Я не был! – буркнул он, сосредоточенно жуя. – Я так и родился ветераном!
Остальные закивали. Индаро молча смотрела на свой ужин. Им всем было трудно припомнить время, не занятое сражениями. Тем не менее после Оставления Араза в жизни Индаро было целых пять мирных лет. Сперва ее отправили домой долечиваться после тяжелого ранения. Потом отец употребил свое влияние, чтобы ее оставили на штабной работе, а на передовую посылали других. Потом она как-то затерялась, «ушла в подполье» и в итоге действительно оказалась под землей – в сточных тоннелях. Собственно, она была беглянкой из войска, хотя сама даже мысленно не называла себя так ни тогда, ни теперь. Она полагала, что делает важную и ответственную работу, в то время как безвестно сгинуть в битве было бы пустой растратой ее способностей, могущих принести Городу немалую пользу.
А потом в чертоге Назирающих она встретила того старика… Бартелла. Ей запомнился его взгляд, выражавший что-то среднее между презрением и, еще хуже того, жалостью. Спустя несколько недель она покинула Чертоги и заново вступила в Приморскую армию. Та как раз вела бои недалеко от ее дома, защищая Выступающий берег.
Это было восемь лет назад…
– Рыба что-то пованивает, – сморщила нос Дун.
Она выплюнула серый комок жеваной рыбы обратно в миску и тоже взялась за хлеб.
– А по мне, так ничего, – по-прежнему с набитым ртом сказал Броглан.
– Есть хоть что-нибудь, что твое брюхо не приняло бы?
– Предпочитаю есть, пока могу. – Броглан пожал плечами. – Зря ли говорят, на сытый желудок войско веселее шагает!
– Благодарение богам, нас хоть в далекие переходы не гонят!
После этого они ели в молчании. Не хотелось болтать даже Броглану. Индаро, сгорбившись над миской, думала о том, что еще предстояло идти в лагерь. Ноги налились таким свинцом, что путь казался немыслимым. Ей более-менее прямо сидеть и то удавалось с трудом.
Потом она внезапно почувствовала, как изменилась атмосфера в шатре. Возникло некое напряжение. Подняв глаза, она заметила рослого темноволосого воина, шедшего между столиками с плошкой в руках. По мере его приближения все замолкали, а шел он как раз в ее сторону. Хоть бы мимо, про себя взмолилась Индаро, но напрасно. Он остановился, поставил миску и оглядел стол. Никто не стал встречаться с ним взглядом, даже Броглан. Темноволосый сел и взял кусок хлеба. За другими столами возобновились разговоры, но вполголоса, и все косились на них.
Фелл Эрон Ли был предводителем их отряда. И армейской легендой. Подчиненные его попросту боготворили. Это притом, что, согласно наблюдениям Индаро, репутация воителя по мере роста его положения обычно неотвратимо пикировала. Взводных было принято считать честолюбивыми дураками. Полководцев, за несколькими весьма почтенными исключениями, презирали и ненавидели за жестокость, глупость и трусость. Военачальников среднего ранга, в том числе и предводителей отрядов, считали либо простаками, либо трусами, а чаще тем и другим сразу.
Фелл Эрон Ли был просто героем.
Слава сопутствовала ему со времен Второй битвы за Выступающий берег. Он тогда придумал и осуществил гениально смелую вылазку, позволившую отбить жизненно важную твердыню с потерей всего троих солдат. Причем один из троих погиб оттого, что вздрогнул от нежданного появления козы и сорвался с утеса. Быть бы парню полководцем, да помешала завистливая ревность старших военачальников. Так считали в войсках, и никто с этим не спорил. Еще ходил слух, будто Фелл доводился побочным сыном другому герою – пропавшему без вести полководцу Шаскаре. Ну да чего люди не болтают.
Индаро разговаривала с ним всего однажды – в те дни, когда ее одолели сомнения и она вернулась в армию. Даже опасалась тогда, не казнили бы за трехлетнее отсутствие. И вот ее привели в палатку, где сидел средних лет мужчина в обычной форме. Он шуршал бумагами на столе, склонив голову. В глаза ей бросился глубокий, большой палец можно вложить, шрам у него на лбу справа. Побелевшая кожа выглядела натянутой и, кажется, пульсировала. Потом человек поднял голову и посмотрел на нее. Глаза у него оказались потрясающе синими.