Город
Шрифт:
После этого автор и его спутники продолжали свой путь уже медленнее. Крид, на чье прилежание не повлиял пережитый испуг, продолжал подробно описывать многочисленные тоннели.
«…Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сквозь узорные решетки над нашими головами вновь начал просачиваться благословенный солнечный свет. Еще час – и я вновь оказался в лоне семьи. Немало дней понадобилось мне, чтобы оправиться после столь тяжкого испытания. Должен признаться, еще недели спустя приближение ночи ввергало меня в мучительное беспокойство: мне казалось, будто стены комнаты угрожающе нависали надо мной и были готовы обрушиться! Несколько месяцев, ложась спать, я боялся гасить свечу возле постели…»
Однако не далее чем осенью того же года присутствие духа вернулось к нему настолько, что он пожелал встретиться с одним из работников, сопровождавших его в подземном путешествии.
Это был суровый седой человек, вот уже лет десять трудившийся в сточных тоннелях на императорской службе.
«– Надо было тебе тогда же поделиться с нами, господин, – хмуро проговорил он, когда я завершил свой рассказ о встрече возле потока. – Суеверные считают подобных ей бесплотными духами, но я склонен думать, что это враги Города прокладывают себе путь наверх!
Я все думал о рослой, несомненно, изящной незнакомке на другом берегу. Предположение насчет вражеских лазутчиков, высказанное добрым малым, особого доверия мне не внушило, но и обижать достойного рабочего мне не хотелось. И я сказал:
– Бесплотные духи? А что, по мнению суеверных, побудило их населить глубинные выработки?
Мой собеседник отвел взгляд.
– Никому не известно, – ответил он коротко, – обитают они там постоянно или спускаются в поисках поживы. Иные утверждают, будто она происходят из заколдованного места, именуемого чертогом Назирающих…
– Заколдованного? – переспросил я и, боюсь, не удержался от улыбки, произнося столь невероятное слово. – Так мы о духах говорим или о ведьмах?»
На этот вопрос рабочий автору не ответил. Переговорив еще с несколькими механиками, Крид предпочел просто отмахнуться от слухов о чертоге Назирающих, благо подобных мифов в Городе было более чем достаточно. Дворцы Щита якобы посещались духами безвременно умерших детей, а к полям сражений спешили ангелы – забирать души смертельно раненных воинов. Под конец своих записок, на пороге смерти, Крид, кажется, сам начал считать увиденное игрой разума, пошатнувшегося от усталости, страха и подземных испарений.
Бартелл задумчиво откинулся на стуле. Он десятки раз вчитывался в эти строки, негодуя на убожество добываемых сведений. Вот и теперь он продолжал смотреть на знакомые страницы, словно ожидая, что написанное облечется неким новым смыслом.
Чертог Назирающих был единственным намеком на тот мир, с которым он успел соприкоснуться. Бартелл часто вспоминал воительницу Индаро. Ну вот почему он, старый дурак, в то время почти не обращал внимания на окружающее и, соответственно, впоследствии почти ничего не мог вспомнить? Только залитый факельным светом чертог с резными птицами по стенам, небольшую и тихую белую комнату, где он ужинал в обществе странной пожилой женщины… Все было словно сон, словно короткая передышка, выпавшая ему среди чудовищных жизненных тягот. Они с Эмли несколько лет не заговаривали о пережитом. А когда наконец он стал расспрашивать приемную дочь, выяснилось, что те события запомнились ей весьма смутно.
Пока он сидел, раздумывая о прошлом, вернулся Карвельо и подтолкнул к Бартеллу тот бумажный листок, сопроводив его своим списком книг. Он улыбался.
– Я не забыл, что ты мне когда-то сказал, – азартно сообщил он Бартеллу. – Ну, про твой интерес к воинским татуировкам! Ты еще сказал «не бери в голову», но вот смотри, какая книжка попалась…
Он взвесил на руке большой пухлый том и прочел название:
– «Тайный код: официальная и неофициальная символика в военной среде». И написана солдатом – Анабетом Марцеллом!
Бартелл передернул плечами, стараясь не выдать жгучего интереса, хотя на самом деле уже разрывался между нехорошим предчувствием и любопытством.
– Это меня такая муха тогда укусила, – нахмурившись, сказал он приятелю. – Не буду я его читать, верни вот с этими…
У него уже были выложены книги для возвращения хранителям. Карвельо с разочарованным видом вернулся к работе.
Однако человек слаб. Бартелл сперва провел рукой по тисненой обложке, потом, конечно же, открыл книгу, втягивая аромат хорошо выделанной кожи. Вздохнул – и принялся листать. Плотная бумага, многоцветные вклейки… Дорогая, должно быть, книга была. Он закрыл ее и снова посмотрел на обложку. Анабет, стало быть? Имя означало «шагающий в гору». Вот бы знать, кто прятался под псевдонимом. Марцеллов было немало. Например, Марцелл Винцер, верховный правитель Города, был историком и писателем. Может, это он назвался Анабетом, чтобы выпустить в свет эту малоизвестную книгу?
Бартелл снова взялся листать ее. Глянцевые страницы прямо-таки льнули к пальцам. А чего стоили красочные рисунки! Скачущие кони, вздыбленные львы, затравленные тигры, парящие орлы, вьющиеся змеи… То есть все как он и говорил Креггану с Долом Салидой: солдатам нравились животные, олицетворявшие силу и власть.
Бартелл рассматривал картинки, и книга пробуждала удивительно теплые, душевные воспоминания. Не о крови и смерти – о воинском братстве. У них ведь были общие враги и общие устремления. Они знали, зачем идут в бой, они рассчитывали на дружбу и взаимное уважение.
Ничего удивительного, что он вновь вспомнил Фелла, своего друга и вернейшего сподвижника. В первый раз с тех пор, как его заточили в тюрьму, в памяти начали отворяться вроде бы наглухо запертые двери. За каждой открывались целые миры, полные красок, жизни и боли. Вот они с Феллом бок о бок скачут на передовую, чтобы возглавить пехоту и повести ее к победе в бою у Черной протоки. А вот он же, годы спустя, хохочущий среди сослуживцев по Девятнадцатой Имперской, приканчивая запасы спиртного в очередном кабачке долгим летом сорок седьмого…
Потом старый Барт открыл еще одну дверь, старше и темнее других, и увидел Фелла у императора на суде. Смутно памятные прежде, безымянные лица стали обретать плоть и кровь, а с ними – имена: естественно, Винцеры… а вот Флавий Ранделл Керр, этот старый козел… рослый Боаз… Все глядят с расчетливым интересом – и ни у кого ни намека на сострадание в глазах.
А перед ними стоит женщина, возникшая в его жизни в чернейший из дней. Архивестница…
Солнце клонилось к закату. Скоро библиотека закроется. Бартелл вышел наружу; тени уже стали длинными. Кутаясь в плащ от вечернего холодка, он направил свои стопы в Джервейн, туда, где ждал гостеприимный чердак потаскухи Каллисты.
Двое мальчишек обрадованно покинули пыльный уголок у подножия низкой стены и рысцой скрылись в ближнем переулке. Там, у задней двери одного из домов, их уже поджидал кривобокий мужчина с рыжими волосами. Он вручил старшему клочок бумаги, отступил прочь и исчез в узкой двери.
Было уже темновато. Младший из братьев зевнул. Дело шло к ночи, на улице становилось холодно. Однако не все дела были сделаны. Прежде чем вернуться в теплый дом, полный запахов маминой стряпни, братьям следовало посетить человека, который им платил.