Город
Шрифт:
От всего этого Дун было не по себе. Она даже отчасти тосковала по вытоптанным бранным полям, где засыхали побелевшие кости ее друзей.
Она не привыкла к одиночеству, но вот уже без малого сто дней была предоставлена самой себе. После предательства Сароан пятеро пленников, окруженные неприятельской конницей, много дней ехали к далеким горам на востоке, у самого горизонта. Дорога оказалась очень долгой. Потом половина отряда отделилась и ускакала на север, а Дун, Индаро и остальных повезли сперва предгорьями, потом через высокий перевал – и дорога неизменно вела на восток. Они пересекли широкие реки и холодное плоскогорье, спустившись с которого и оказались в здешних лесах. Пышных, зеленых, разделенных ревущими потоками…
Их кормили не особенно сытно, но так, что у всех хватало сил держаться в седле. Когда выехали на плато, Ловчий потерял сознание и свалился с коня. Дун со страхом ждала, что его просто-напросто бросят умирать, но нет. Северянина взвалили на лошадь и повезли дальше между двумя всадниками.
Днем остальных четверых держали врозь, а ко времени вечерних привалов у них уже не оставалось сил для разговоров. Они кое-как сползали с лошадей и немедленно засыпали, ведь на рассвете нужно будет опять садиться в седло. Дун умудрилась подхватить лихорадку, ее бросало то в холод, то в пот, она еле удерживалась на коне. Индаро заботилась о ней как могла и озабоченно осматривала рану в бедре, опасаясь заражения. Тогда-то она и отдала Дун свой ярко-красный камзол – и ради тепла, и в утешение.
Фелл все молчал… Какие приказы он мог дать им?
Однажды вечером, когда они лезли все выше в горы, всадники не остановились даже с наступлением сумерек. Ехали в темноте, находя дорогу по звездам. Наконец впереди показались огоньки, а копыта застучали по гулким камням. Перед всадниками замаячили высокие стены.
Думая о том, куда их везли, Дун почти не сомневалась: дойдет дело до заключения, и их с Индаро наверняка посадят вместе. Ей и в голову не приходило, что ее могут отправить в одиночку. Это обстоятельство более всех остальных подогрело в ней жажду побега.
Дни тянулись невыносимо. Она не обращала внимания на смуглых маленьких женщин, приносивших еду, – лежала на топчане, глядя в потолок и ожидая вызова на допрос. Когда же наступил этот день – стала действовать. Следом за маленькой женщиной в комнату вошел бородатый здоровяк и жестом велел ей идти с ним. Дун медлительно спустила ноги на пол, изображая не то лень, не то усталость… и вдруг шарахнула стражника прямо в челюсть.
Он упасть еще не успел, когда следующим ударом она отправила на пол перепуганную женщину, схватила у солдата нож и пырнула его в живот. Бросилась к двери и выглянула наружу, ожидая увидеть еще стражу, но там никого не было. Дун живо раздела убитого стражника и натянула его одежду, в том числе и тяжелый шлем. Она знала, что ее маскарад не выдержит и беглого взгляда, но уже сгущалась ночь. Дун закрыла и заперла за собой дверь камеры и уверенно направилась к главным воротам крепости; насмотревшись в окошко, она знала дорогу. Затаившись в тени, она стала ждать своего шанса, со страхом думая, что вот сейчас поднимется переполох…
Наконец ворота распахнулись, пропуская внутрь вереницу повозок с едой. Дун просто пересекла двор и вышла. Все оказалось легче легкого.
И вот теперь, глядя со скалы на реку внизу, она знала, как ей следовало поступить. Пробиваться дальше на запад больше было нельзя. Дорога оказалась слишком тяжела. Дун не могла прокормиться, да и сапоги скоро каши запросят. Возможность оставалась одна: спуститься к реке и следовать по течению. Может, лодку найти… Посмотрим, куда вода приведет!
Стоило принять решение, и на душе сразу полегчало. Дун поднялась на ноги и стала искать тропинку вниз.
23
В последующие годы Шаскара ни разу не упоминал о той их первой встрече, когда Фелл еще носил имя Эриш и был сыном недавно умершего Льва Востока.
Вторая встреча мальчика и полководца выдалась совершенно иной.
Эриша и других ребят, вернувшихся живыми из леса, отвели в самые глубокие подземелья под Алым дворцом. Пока длился спуск, они очень боялись, что вот сейчас он кончится и с ними будут делать такое! Но тоннели, растянувшиеся на долгие лиги, вели все вниз и вниз, и в конце концов Эришу захотелось какого угодно, но отдыха. После всех переживаний минувших дней, жуткого бегства от собак, потом восторга и после этого опять страха мальчишки попросту выдохлись. Самый старший из них лишь с большой натяжкой мог быть назван юношей, самый младший был и вовсе еще дитя.
Светловолосый мальчик молча тащился вперед, временами спотыкаясь. А потом совершенно неожиданно упал, словно от незримого удара, и остался лежать прямо в грязной луже на полу. Остальные неуклюже остановились, тычась один в другого. Все были закованы в тяжелые цепи, очень мешавшие двигаться.
Один из стражников пнул упавшего, но тот не пошевелился. Другие пленники стали переглядываться, и некоторое время спустя Сэми неохотно проговорил:
– Я его понесу.
Поднять безвольное тело закованными руками оказалось не так-то просто, но наконец Сэми справился. Стражники равнодушно смотрели. Потом процессия вновь тронулась. Пленники шаркали ногами в укороченных кандалах.
Наконец мальчишек загнали в камеру, где и оставили, даже не сняв соединявшую их цепь. В каземате царила кромешная тьма. Ощупью удалось установить, что камера была очень маленькая, едва-едва поместились. Вдоль стены в углублении протекал ручеек – вонючий, сточный. Пахло сыростью, страхом и нечистотами, наплывал сладковато-гнилостный дух разлагающейся плоти…
Дверь открылась всего раз – передали кувшин воды. Больше за трое суток они не получили ничего.
Потом, когда они уже успели увериться, что здесь-то их и бросят умирать с голоду, дверь снова открылась. Внутрь пролился слепящий свет факелов, и требовательный голос спросил:
– Кто вожак?
Каждый с ужасом задумался, а не заставят ли вожака за всех отдуваться, поэтому они некоторое время молчали.
– Живей! – рявкнул голос. – Не то схвачу первого, кто попадется, и велю говорить!
– Я вожак, – сказал Эриш и сделал шаг вперед.
Спорить никто не стал.
Дорога наверх оказалась гораздо короче спуска, зато пришлось лезть по крутой каменной лестнице. Эришу, ослабевшему от жажды и голода, этот подъем дался нелегко. Временами он думал, а не убьют ли его прямо сегодня. Ну и пусть, сказал он себе. По крайней мере, все кончится!
Его привели в небольшую квадратную комнату, где вонь сточных тоннелей частью выжигало из воздуха факельное пламя, частью забивал запах сухих размолотых трав. Стены, недавно побеленные, еще пахли краской. В комнате стоял деревянный стол и два стула возле него. Там сидел какой-то человек. Он поднял глаза, увидел вошедшего Эриша и сказал с некоторым удовлетворением в голосе:
– Я так и думал, что это будешь ты, парень.
Эриш испытал такое невероятное облегчение, что еще чуть – и коленки подломились бы. Перед ним был Шаскара! Его друг, герой его детства, а ныне – величайший полководец Города. Этот человек уж точно не допустит, чтобы Эриша запытали насмерть из-за убитых собак!