Городские легенды
Шрифт:
Рябь аплодисментов снова пробежала по залу, она ответила на них благодарной улыбкой. Включилась клубная стереосистема, зазвучала мелодия Джексона Брауна, и Эми повернулась к Ники, который укладывал скрипку в футляр.
– Куда это Мэтт девался? – спросила она.
Тот только плечами пожал, вроде как «кто его знает?»:
– Может, пошел ловить ту пташку, которая всю последнюю песню трясла перед ним хвостиком.
– Не завидую я ей, – вставил Джонни.
Эми хорошо знала, что он имел в виду. В последние несколько месяцев они наблюдали, как случайные подружки мотыльками слетались к Мэтту, привлеченные ярким пламенем
Эми слишком хорошо это знала. Было время…
Тряхнув головой, она оттолкнула воспоминания о прошлом. Сложенной козырьком ладонью она прикрыла от света глаза и стала вглядываться в зал, пока другие двое пошли выпить пива, но ни Мэтта, ни девушки так и не увидела. Зато она углядела черноволосую китаянку, которая сидела одна за маленьким столиком у входа, как раз в тот момент, когда та помахала ей. Она и позабыла, что Люсия появилась как раз в середине первого отделения, слегка опаздывая, как и полагается светской даме, но, вспомнив, тут же подумала: уж не видела ли она танцовщицу, которая появилась примерно в это же время? Может, они даже пришли вместе.
Люсия Хан была художницей, занималась перформансом, жила в Верхнем Фоксвилле и давно дружила с Эми. Когда они только познакомились, многие советовали Эми быть с ней поосторожнее, потому что она лесбиянка и наверняка будет к ней приставать. Но Эми пропустила все это мимо ушей. Прежде всего, она ничего не имела против голубых, ну а потом узнала, что единственным основанием, на котором сплетники выстроили свои далеко идущие предположения, служил тот факт, что Люсия предпочитала работать с женщинами. Как объяснила ей позже сама Люсия: «В искусстве слишком мало женщин, вот я и хочу поддержать тех, кто все-таки рискует им заниматься, если, конечно, у них есть хоть какие-то способности».
Эми хорошо ее понимала. Она и сама часто жалела, что так мало женщин играют народную музыку. Ей до смерти надоели сборища, где ее никто не знал. Часто она оказывалась единственной женщиной-музыкантом в большой компании мужчин, и ей приходилось прямо из кожи вон лезть, играя на своей волынке, чтобы только доказать, что она ничем не хуже их. Самыми твердолобыми в этом смысле неизменно оказывались ирландцы.
Но это совсем не означало, что им с Люсией не нравились мужчины, если они были в их вкусе.
– Au contraire [35] , – как говаривала Люсия, подражая якобы парижскому акценту, – я их слишком даже люблю.
Эми пробралась к бару, заказала пива и понесла налитую до краев кружку к столику Люсии, лавируя в толпе и стараясь, чтобы на ее новые джинсы попало как можно меньше пены.
– Спорим, ты думала, что я уже не приду, – сказала Люсия, когда Эми со своей относительно полной кружкой садилась за ее столик. Все, что она пролила, попало только на пол, который и без того был уже весь липкий.
35
Au contraire – напротив (фр.).
Люсия была лет на шесть или семь старше Эми, следовательно, ей было около тридцати пяти.
– Не помню, чтобы я вообще говорила тебе про этот концерт, – ответила Эми.
Люсия небрежно махнула рукой в направлении небольшой афиши, которая висела у нее за спиной и извещала о том, что группа играет в эти выходные в «Закусочной Финни».
– Вы же теперь знаменитости, ma ch'erie [36] , – сказала она. – Как же могла не узнать? – Потом, уже без всякого акцента, сказала: – Звук у вас, ребята, просто отличный.
– Спасибо.
Эми опустила взгляд на крышку стола. Поставила свою кружку рядом с бокалом белого вина, сигаретами и зажигалкой Люсии и пепельницей, до половины заполненной окурками. Там же стояла пустая чайная чашка, использованный чайный пакетик примостился на краешке блюдца рядом с ней, а рядом сверкал полированными боками стальной чайничек.
36
Ma ch'erie – моя дорогая (фр.).
– Ты пришла одна? – спросила Эми.
Люсия покачала головой:
– Я привела найденыша – свеженькая, только не знаю откуда. Ты наверняка заметила, как они с Мэттом строили друг другу глазки всю последнюю песню. – И тут же прижала к губам ладонь. – Прости. Я совсем забыла о том, что у вас с ним было.
– Старая история, – сказала Эми. – Я давно с этим справилась. Не знаю, заметил Мэтт или нет, что у нас с ним что-то было, а я уже остыла.
– Тем лучше для тебя.
– Определенно, – согласилась Эми.
– Зря я, наверное, не предупредила мою маленькую подружку насчет его, – сказала Люсия, – но ты ведь сама знаешь, какие они бывают в этом возрасте, предупреждать их – все равно что подзуживать.
– Кто она такая, эта твоя маленькая подружка? Движения у нее как у прирожденной танцовщицы.
– В ней что-то есть, правда? Я повстречала ее на Волчьем острове с неделю тому назад, как раз перед последним паромом, – она была вся мокрая, волосы спутанные, как будто упала за борт и ее прибило к берегу волной. К тому же она была совсем голая, без единой нитки на теле, ну я и подумала сразу самое худшее, понимаешь? Что какой-нибудь козел притащил ее на остров, чтобы быстренько трахнуть, и смылся.
Люсия сделала паузу, чтобы закурить сигарету.
– И? – спросила Эми.
Люсия пожала плечами, выпустила клуб синевато-серого дыма.
– Она действительно упала за борт из лодки, а разделась уже в воде, чтобы одежда не тянула ее ко дну, и так доплыла до берега. Конечно, все это я узнала от нее уже позже.
Тут дверь за ее спиной распахнулась, порыв холодного воздуха ворвался в клуб, подхватил струйку дыма от сигареты Люсии и закружил ее в медленном танце. Сквозь дым Эми разглядела, как Мэтт и девушка вошли в клуб. Похоже, разговор у них был оживленный – по крайней мере, Мэтт был оживлен, значит, речь шла о музыке.