Горы и оружие
Шрифт:
«Здесь тот же разрыв, что между человеком и его собакой, — говорил Мозель. — Между ними может существовать привязанность, даже глубокая, пожалуй. Но чего-то недостает в конечном счете. В чем бы ни заключался этот разрыв, но для Жизи он непреодолим. Вот так и мать ее прожила жизнь за барьером. И Жизи, по-моему, всегда ищет втайне кого-то, кто бы разрушил барьер».
У Жизи было, в сущности, два лица. Одно было наложено рукой парижского мастера-косметолога и являлось само по себе произведением искусства, а другое, подлинное,
— Меня зовут… — начала Жизи.
— Не надо, — смущенно перебил Мак-Грегор. — Я помню.
Жизи почти огорчилась, словно предпочла бы, чтобы он не помнил. Затем сказала:
— Вам ведь не место здесь…
— Да-да, — пробормотал он, не поняв. — Я сейчас туда перейду. — И наобум указал в направлении окна.
— А вы просто домой уйдите. Я не обижусь.
Напряженно-ищущий взгляд Жизи был неотрывен, и Мак-Грегору хотелось уйти от этих глаз — ярких, но точно пленкой подернутых, видящих все вчуже, как видят мир животные.
— Я дождусь Кэти, — сказал он. — Мы вместе уйдем.
— А вы спуститесь в библиотеку мужа, — предложила она, безнадежно завязая французскими губами в английских словах. — Я не знала, — проговорила она по-французски. — Напрасно Кэти не сказала мне.
Не сказала — чего? Он взглянул туда, где сидела Кэти. До сих пор Кэти дарила его полным невниманием, но теперь смотрела на него в упор. Сделала ему знак глазами Покосилась на часики. Затем встала, извинилась перед собеседниками. Он понял, что она хочет позвонить тете Джосс, справиться о Сеси и об Эндрю.
— Простите, я на секунду, — сказал он Жизи Марго. — Надо выяснить, как там мои сын и дочь.
— А где они?
— Не знаю точно. Кэти пошла звонить. Они участвовали в демонстрации в Сорбонне.
— Ах, да-да… Пойдемте, телефон в обсерватории. — Жизи повела его, крепко держа под руку, и Мак-Грегор ощутил какое-то успокоение, точно уверясь, что Жизи не подпустит к нему никого, не даст затеребить расспросами. Она провела Мак-Грегора через дверь, ничем не обозначенную в стене, и он очутился в круглой комнатке под стеклянным куполом. — Кэти, вручаю его вам, — сказала Жизи, странными своими глазами по-прежнему ловя взгляд Мак-Грегора. Но он глядел мимо; он знал, что, вернувшись в салон, прикрыв за собой дверь, Жизи тут же изменит выражение глаз на совершенно другое, салонное.
Кэти уже набрала номер. Не прерывая разговора с тетей Джосс, она указала мужу на другую трубку.
— Где же они? — спрашивала Кэти.
— У Сеси машина сломалась неподалеку от ее Beaux Arts (школа изящных искусств (франц.)), — отвечала тетя Джосс. — Она приходила за Марэном, чтобы тот помог.
— С ней все в порядке?
— Конечно. Просила передать вам, что преподаватели устраивают вечером большую манифестацию. Это столь уж важно? И что кто-то по имени Таха или Джаха уехал в Лион.
— Когда?
— Откуда мне знать, душенька? Она не сказала. А это столь уж важно? Сеси сказала, что если не вернется, то через час позвонит.
— Вот что, тетя Джосс. Она позвонит — передайте ей, чтобы к двенадцати непременно вернулась домой.
— Но, Кэти, душенька, она говорит, что в полночь все здесь только начинается. И по-моему, она права. Все это так им интересно…
— К двенадцати, не позже, — твердо повторила Кэти.
— Хорошо. Хорошо.
— А где Эндрю?
— Он записку вам оставил. Погоди минуточку. — И тетя Джосс прочла: — «Еду с Тахой в Лион. Пожалуйста, не беспокойтесь». Вот и вся записка.
Кэти метнула взгляд на мужа.
— Спасибо, тетя Джосс. До свидания, — сказала она и положила трубку.
Минуту оба хранили молчание.
— А именно в Лионе стоят те вагоны с оружием, — процедила Кэти.
— Откуда тебе известно, что оружие в Лионе? — спросил Мак-Грегор, сам лишь сегодня утром узнавший об этом от Кюмона.
— Ах, ради бога…
— Мозель тебя, я вижу, всесторонне информирует, — сердито сказал он.
— Оставь, пожалуйста. — Хуже вспышки гнева была эта тихая, деловитая, холодная ярость, это врожденное уменье обдать аристократическим презрением. — Теперь, когда ты вовлек в беду родного сына, теперь-то, надеюсь, ты осознаешь глупость своего поведения.
— Я старался держать всех вас в стороне.
— Много же ты настарался.
— Эндрю не станет ввязываться, — убеждающе сказал Мак-Грегор. — Зачем бы ни поехал он в Лион, но голова у него на плечах есть. Он не отправился бы с Тахой без веской на то причины.
— Причина такая же веская, как и твои веские причины.
— Ничего с ним не случится, Кэти. А когда вернется, я с ним строго поговорю.
— Отправляйся-ка сейчас же, сию же минуту, следом за ними, — не предложила, а приказала Кэти.
— Впадать в панику незачем, — сказал Мак-Грегор.
— Я не впадаю в панику. Я говорю тебе, что надо делать. Поезжай.
— Нет, — сказал Мак-Грегор. — Они не совершат там ничего безрассудного. Таха не рискнет, пока с ним Эндрю.
— Что ж, — сказала она вставая. — Раз ты так уверен. Но объявляю тебе: вернется Эндрю, и я тут же увезу его и Сеси в Лондон.
— Но ничего ведь не случилось. Послушай, Кэти. Не спеши, пусть он прежде вернется. Если они натворят там что-нибудь, тогда я согласен: вернемся в Англию все вместе. А пока не настаивай на отъезде. Я не могу уехать. Просто не могу. Еще нельзя мне.
— Что ж, — снова сказала Кэти, пожав плечами, отрешаясь как бы от всего, словно исчерпав наконец свои силы. — К чему мне все эти хлопоты? Оставайся. Пожалуйста. Пусть все у нас будет по-твоему. Мне лично уже все равно. Но если Эндрю попадет в беду, я никогда тебе не прощу.