Горы моря и гиганты
Шрифт:
Кастель была мертвой. Через полчаса в сени принесли ее переломанный и раздавленный труп, полностью выпотрошенный; от головы осталась только нижняя половина, до середины носа… Потом туда же, на пол, положили три связанных вместе тела. Два крайних — мертвые или умирающие. Все трое соединены своими одеждами, скрепленными посредством узлов; между двумя свертками мягкой, сочащейся кровью массы — скорчившаяся Элина. Она кричала, пока охранники отделяли тела друг от друга, вскрывали ее «сверток». Одна рука у нее не двигалась. Элина тоже была перепачкана кровью; волосы прилипли ко лбу, и рту, и носу, превратившись в глиняную корку. Распрямить сильно искривленные ноги она не могла.
Мардук в наброшенной на плечи длинной овчине, с непокрытой головой, стоял возле двери: смотрел во все
Элину подняли; со двора в сени зашли мужчины, унесли ее. Прежде чем вернуться к себе, Мардук взглянул на Анжелелли:
— Я ведь сказал: подождать до утра. Не так ли?
— Да, утром бежать еще можно будет.
После полуночи Мардук в свете луны склонился над соломенным ложем Элины, возле которой дежурила молодая женщина. Закутанный в овчину консул рассматривал раненую молча: испытующе испытующе испытующе… Он застонал на своем стуле рядом с кроватью; молодая сиделка деликатно отошла в тень.
На дворе переступали копытами лошади. Охранник по просьбе Мардука дал ему гнедого тяжелого жеребца. Между рядами домов — сожженных, взорванных — мчался, подскакивая на спине животного, Мардук. В северной части города, среди нового поля, распаханного бранденбуржцами, он остановился.
Очень светлый желтовато-мерцающий лунный свет лился сквозь воздух на землю. Мардук шел рядом с гнедым жеребцом. Все еще стонал. Надо ли ему было стать оборотнем, оказался ли Ионатан прав? Неужели оборотим победили, Англия и Америка — победили? Консул поднял с земли холодный комок рассыпчато-влажного снега. Чтобы успокоиться, поднес его к губам, лизнул. Этот жеребец рядом с ним, гнедой… Гнедой жеребец и он, Мардук, — заодно. Он еще не погиб. Ничто еще не погибло. Мардук скрипнул зубами. Прижался головой к лошадиной шее. Все это, вновь обретенное — землю, и животных, и лунный свет, — его воины бросили. Они угодили в сеть к Цимбо, продувному мошеннику. Ах, эти подлые аппараты надо было уничтожить. Полностью уничтожить. Мардук вскочил на своего гнедого и свистнул. Эти подлые аппараты надо навсегда уничтожить.
Анжелелли ждал еще целый день, напрасно искал консула. Вечером он бежал, в западном направлении, — твердо уверенный, что консула похитили люди Цимбо и что помогли им в этом собственные охранники Мардука.
К ВИТТЕНБЕРГЕ Штендалю Магдебургу двигались вооруженные банды. Посланцы Цимбо встречали их на дорогах, ведущих от Эльбы: консул Мардук, дескать, предал свой городской ландшафт и дело бранденбуржцев; Анжелелли бежал; теперь страну будет защищать Цимбо.
Орды, не очень всему этому веря, расположились пока на левом берегу Эльбы. Цимбо у себя в лагере пытался побороть все усиливающееся, уже, по сути, неконтролируемое возбуждение воинов. Они впали в ярость из-за того, что Мардук так жестоко обошелся с Кастель; выдал же ее консулу Цимбо; теперь они требовали: Цимбо-де должен открыто воспользоваться своим английским мандатом и перестать наконец держать их в узде. Цимбо все посылал в орды курьеров; потом и сам появился на собрании предводителей орд под Виттенберге. Предводители налились спесью, как индюки, с тех нор как завладели тяжелыми орудиями Мардука, самыми опасными на континенте. Они потребовали у Цимбо гарантий относительно того, что он их не предаст и вообще будет выполнять их волю: дескать, только при наличии такого рода гарантий орды к нему присоединятся. Он, в мрачной задумчивости, полетел на самолете назад, уже готовый пойти навстречу пожеланиям своих воинов и быстро атаковать бранденбуржцев.
Но тут в его собственном лагере и в ближайшей округе Берлина начали происходить ужасные вещи. Какая-то шайка предателей, похоже, вознамерилась погубить весь градшафт. Большая часть фабрик Меки — как бездействующих, так и недавно вновь заработавших — взлетела на воздух или была испепелена искусственными молниями. Имели место загадочные нападения на аппараты — внутри лагеря, — порой приводившие к уничтожению важнейших частей механизмов. И это бедствие поразило как самого Цимбо, так и орды за Эльбой. Логичней всего было бы приписать нападения бывшим охранникам Мардука — тем из них, что остались верны консулу; но Цимбо боялся, что руководит операциями новый, подлинный делегат Круга народов. Негр направил посланцев с секретными сообщениями к предводителям орд: дескать, Круг народов хочет прибрать их к рукам; им нужно как можно скорее объединиться. Тем временем он устроил облаву на бесчинствующих ублюдков.
На самом деле все эти диверсии совершил сам Мардук с двумя десятками преданных сообщников. У них имелись аппараты, зеркальная одежда, ослепители. Мардук боролся за свое дело. Верил, что его воины еще одумаются. Англичане ничего против них не предпримут, а с внутренними врагами они как-нибудь справятся. Мардук сражался с такой энергией, которая и самого его пугала до дрожи. В нем ожили имена Таргуниаша и Цуклати — похожих на Маккавеев героев, которые несколько столетий назад боролись против аппаратов; он произносил эти имена вслух. Теперь он понял, чего хотели они оба. И перешел на их позицию. Ему казалось, будто с его глаз спала пелена. Как рабочим инструментом, упорно преодолевающим сопротивление материала, как рубанком, скользящим по сучковатой доске, — так он распорядился своим консульством. Все было правильно. Он же страдал, не понимая, какое благо творит.
Он постоянно думал о людях, которые когда-то бросались в машины, чтобы уничтожить этих чудовищ: о погибших в Кале, о Таргуниаше и Цуклати.
Действовал консул беспощадно: решительно и быстро. Ударили морозы. Мардук с преданными ему людьми сновал между не доверяющими друг другу бранденбургскими ордами, с одной стороны, и отрядом Цимбо, с другой, — всегда после очередной вылазки возвращаясь в Ганновер, в свою штаб-квартиру. Эти места пришли в запустение, лишь немногие поселенцы все еще оставались здесь; ландшафт теперь, как и прежде, казался отрезанным от цивилизованной жизни. Недели через две после бегства Анжелелли и измены его охранников Мардук — впервые с тех пор — заехал верхом в болото к югу от Гриндервальда[51]. Дней через десять он вернулся туда вторично. В пустынной местности вокруг его прежнего лагеря распространился слух, что консул снова здесь. Воины Мардука искали надежных товарищей и особенно не таились. Консул ведь объяснил им, что нужно собирать людей, не падать духом.
Мардук и сам искал, собирал людей — в окрестностях своего бывшего лагеря. Некое смутное ощущение не давало ему расслабиться, подгоняло. В чем оно выражалось? В сознании, что нужно завершить начатое. В минуты передышки консулу вспоминался Ионатан. Как его столкнули с лестницы. И сразу вслед за тем — Элина. Эта женщина рядом с лошадьми, между лошадьми, повисшая на канате. Лошади роняют с губ пену, воины ерничают. На канате — труп мерзавки Кастель; между двумя другими трупами — эта, еще трепыхающаяся… Дом, в который тогда доставили жертв солдатни, стоит теперь заброшенный; в сенях — черно-бурые пятна крови…
Однажды, когда Мардук, обратив взгляд больших помрачневших глаз как бы вовнутрь себя, входил в длинный бело-золотой театральный зал, который когда-то построил один из местных мимолетных владык и который теперь был набит провиантом бутылками ящиками обрезками труб, рядом с ним прозвучал голос незнакомого человека, держащего в руке пояс: мол, можно ли им принимать в отряд женщин. «Нет», — тряхнул головой Мардук: никаких женщин, только этого не хватало. Они как раз собирались сняться с места, переместить штаб-квартиру дальше — в восточном направлении, поближе к Эльбе; им надо было торопиться. Мардук покинул зал, даже не взглянув на белый пояс, который ему протянул мужчина.
Мардук стоял на холме, на промерзшей земле, перед гигантским скелетом треснувшего ясеня. Порывами налетал ледяной ветер. «Всё в мире когда-нибудь кончается, — думал консул, — я хочу отправиться в путь». Вернувшись в дом, он принялся упаковывать на скамье свой солдатский ранец. Оказалось, тот мужчина положил ему туда пояс, который прежде держал в руке. Мардук хотел было открыть рот, позвать мужчину — но вдруг поднес к лицу левую руку, прикрыл ею рот. Чей же, чей же, чей же это пояс: белый, с серебряным шитьем… Да ведь это — глаза консула расширились — пояс Ионатана.