Горы моря и гиганты
Шрифт:
Под Линденом обосновалась еще одна орда; ее юные воины поставили себе целью радикальную зачистку женской тюрьмы. Ни к каким хитростям при атаках они не прибегали. Женщины забаррикадировали двери и окна последними аппаратами; а сами, подстегиваемые ненавистью, залегли под подоконниками. В те страшные дни они получили неожиданную помощь: от мужчин из самой атакующей орды — фанатиков, которые, с молчаливого согласия товарищей, позволили себя одолеть и стали сражаться на стороне женщин, против нападающих воинов. По эту сторону фронта бороться было трудней, что их и прельщало. Нападавшие не посягали на нежную, всем им уже знакомую Элину, которую женщины день за днем привязывали к оконному перекрестью. При яростных атаках гибла одна женщина за другой, но воины не пытались пробиться к Анжеле Кастель и Элине.
Когда в тюрьме осталась лишь горстка женщин, ожесточившихся холодных изможденных, едва ли еще способных обслуживать аппараты, — пленниц, которым в этом затхлом узилище уже не хватало сил, чтобы выбрасывать мужские и женские трупы, — они прежде всего дали понять прибившимся к ним мужчинам, что тем пора убираться восвояси, что их дальнейшее присутствие нежелательно. Потом они пожелали разделаться с Анжелой Кастель и Элиной. Поскольку Кастель отказывалась выдать им Элину, никто не сомневался, что прикончить придется обеих. Кастель каждый день наседала на упорно молчащую Элину: та, дескать, должна добиться свидания с консулом, чтобы заявить протест — не против того, что все они обречены на смерть, а против беспримерного варварства… Анжела только один раз получила ответ. Измученными глазами взглянула она на Элину, взяла ее за руку… и услышала: «Он не человек; он зверь». Исхудавшая маленькая Анжела Элину так и не выдала.
Когда же предводительница заметила перешептывания других и сама — встревожившись, впав в отчаянье — предложила перед неминуемым концом изгнать, после тех мужчин, и Элину, было слишком поздно. Вскоре женщины пережили последнюю губительную атаку. Орды — как пленницы видели из окон — уже несколько дней, неизвестно почему, находились в непрестанном движении. Все новые группы воинов проходили через местечко. Проезжали платформы с орудиями дальнего боя. Проносились на рысях маленькие конные отряды. Та орда, на чьей территории располагалась тюрьма, подожгла виднеющиеся неподалеку дома. Самые молодые воины перед отступлением еще успели атаковать тюрьму, которую какой-то проходящий мимо отряд собирался просто обработать удушающим газом или испепелить. В диком опьянении воины, даже не дождавшись ночи, по одному начали проникать в тюрьму, прежде с восторженным ревом приготовив на плацу перед ней гигантский канат. К нему они привязывали — одну за другой, за волосы — выбегающих из тюремного здания, отчаянно бросающихся в атаку, но быстро усмиряемых женщин. Никакие потери не могли удержать рвущуюся в бой солдатню — бессмысленно рычащую, пучеглазо брызгающую слюной, прущую напрямик, карабкающуюся на стены. Все, что было в этом отряде, будто перелилось через край. Атакующие проникали в тюрьму через проломы в крыше или еще не забитые окна. И внезапно возникали за спинами забаррикадировавшихся, между ними.
Канат на темном плацу, натянутый между двумя каменными столбами, ждущий… Но там, внутри, все опьянены кровью, мужчины и женщины: никто не щадит другого и не просит пощады. Драться Душить Стонать Крушить… Мужчины, когда уже не находили противников, когда выгнали на плац последнюю горстку женщин, остались в тюрьме, бушевали там, пенились злобой, разбивали, что попадалось под руку — нары домашний скарб, — выпрыгивали из окон, поджигали двери оконные рамы…
В зареве пожара, под разлетающимися искрами, — пленницы. Среди них, на глинистой земле, — полумертвая Элина, агонизирующая Кастель с распоротым животом. Канат растянут между шестью лошадьми. Он прикреплен к мундштукам дергающих головой животных. Темная ночь над руинами Линдена. Пока горланящая орда покидает разоренное место, группа вооруженных кнутами кавалеристов решает отконвоировать пленных к Мардуку. Шесть воинов вскакивают на лошадей. С тпру и ну, то медленно, то галопом… По лесным дорогам, пересеченным корнями деревьев, пролегает их путь.
МАРДУК ПОНЯЛ опасность сложившейся ситуации. Он присматривался к загадочному Цимбо (засланному в Бранденбург англичанами, но использующему враждебные консулу настроения в собственных интересах). И впервые за свое долгое правление ощущал, что работа, проделанная Марке и им самим, была нужной; что плоды ее не должны пропасть.
В Мардуке, человеке большой внутренней силы, пробудилось блаженное чувство: он радовался земле. Правда, Ионатан — скверный остаток прошлого, единственный друг в те тяжелые смутные времена (никто не смеет о них напоминать) — не так давно снова приходил к нему, наплевал в душу… Упрятать все это под могильную плиту! Ионатан, который всегда мягко стелет, чтоб было жестко спать, позже выпустил-таки ядовитую стрелу: послал к нему Элину. Когда-то он, Мардук, чувствовал влечение к этой любящей женщине; недавно же, на дороге, когда орда схватила ее и тащила прочь, Элина взглянула на консула со странной робостью. И не нашлась, что сказать, когда он спросил, чего она хочет. Она, очевидно, раскусила игру, в которой мстительный Ионатан сделал ее пешкой. А может, и добровольно собою пожертвовала. Каким негодяем стал этот Ионатан! Упрятать его под могильную плиту! А женщину — прочь. В тюрьму. К другим бабам. Пусть ее там помучают…
В тот момент, когда никто этого не ждал, консул имущественного Бранденбургского градшафта вступил в переговоры с Лондоном. Во Франкфурт, Бордо, Лондон полетели его посланцы — с вестью, что консул готов заключить перемирие. Он, дескать, остановит продвижение своих людей на новые территории, но и все враждебные действия из-за рубежа должны быть приостановлены. На предложение консула согласились чуть ли не с радостью. Потому что, как сообщили ему из Лондона, верхушка нового Круга народов уже заподозрила Цимбо в нечестной игре… Когда Мардук рассказывал предводителям орд о результатах переговоров, его слушали молча и враждебно. Он холодно напомнил, что все еще имеет отряд личных охранников и владеет мощнейшими военными аппаратами. Сенат и предводители орд ему этого не простили.
Вопреки его запрету они обнародовали сведения о переговорах с западными градшафтами. Не утаили и того, что консул им, предводителям, угрожал. Неожиданным следствием таких новостей стали тайные — впрочем, для консула вскоре уже не составлявшие тайны — обсуждения происшедшего на собраниях орд. Заметно участились боевые игры. А потом вдруг началось: откат с западных территорий, быстро набирающее силу спонтанное отступление из Ганноверского ландшафта, нарастающая тревога, паническое бегство в восточном направлении… Мардук только-только узнал о первых ордах и маленьких группах, самовольно повернувших на восток, — и вот уже массы людей, по всему фронту вплоть до гамбургской границы, хлынули, словно талые воды, к Берлину. Стремительно — сжигая за собой все постройки, заваливая дороги — двигались они к столице.
Предупреждение — в самом начале катастрофы — пришло от Анжелелли. Тот советовал Мардуку обеспечить себе надежную охрану. После этого связь с черным капитаном прервалась. Вероятно, орды сумели завладеть тяжелыми орудийными установками. Мардук решил с частью верных ему охранников лететь в Берлин на самолете. Потому что его авангард наткнулся на дорожное заграждение. Расчистка могла занять несколько дней…
Когда Мардук в Ганновере вышел из самолета и ступил на влажную холодную землю, возле его дома остановилась группа незнакомых всадников. С ними было и сколько-то запасных лошадей. На одной забрызганной грязью, тяжело дышащей лошади сидел Анжелелли, черный капитан; он спешился, проследовал за Мардуком в дом. И стал упорно, с необычным для него возбуждением, уговаривать консула бежать. Дескать, сам Анжелелли утратил большую часть тяжелых орудий. Орудия дальнего боя, принадлежащие лично Мардуку, и его охранники тоже потеряны — за исключением тех, что находятся сейчас рядом с консулом. Телохранителям Мардука доверять нельзя. Негр Цимбо, победитель Кастель, теперь возглавляет орды оборотней. Это уже очевидно. Цимбо двуличен: для своих воинов он оборотень, как и они; в общении же с иностранцами разыгрывает из себя друга Мардука. Орды стекаются к Цимбо, который повсюду распространяет слухи о мнимом предательстве консула. И переманивает к себе впавших в панику воинов. Мардук-де должен бежать. Лошади ждут во дворе. Он, Анжелелли, уже решился на бегство…
В пустой, освещенной вечерней зарей комнате Мардук сбросил на пол тяжелое кожаное пальто. Отшвырнул и кожаный берет с консульским бычьим значком. Медленно расстегнул куртку. Выдохнул жар из груди. То же самое говорил Ионатан (на мгновение полуприкрытые глаза этого страшного моложавого человека вновь вспыхнули перед ним): Мардук-де должен бежать. Теперь вот орды развернулись на 360 градусов и бросились в объятия к Цимбо. Жесткий взгляд консула был устремлен в пространство, мимо черноволосого капитана, которому он задал вопрос: куда тот собирается бежать и зачем. Капитан передернул плечами, ответил очень тихо: мы, дескать, можем лишь спасти свою жизнь; вам лучше всего податься в Лондон. Тут Мардук отпустил капитана, прежде спросив, может ли тот подождать до утра.
Вскоре после этого, в быстро сгущающихся сумерках, со двора донеслись конский топот и гиканье. Капитан постучал в комнату, где лежал, терзаясь неотступными сомненьями, Мардук. Пусть, дескать, консул выйдет: посмотрит, что творится снаружи… Больной консул, пыхтя и хромая, едва доплелся до двери; не поднимая глаз, словно подсудимый, позволил капитану вывести его во двор. Там горели факелы. То прибыли воины из какой-то орды. Между ними — лошади, которых они, как увидел Мардук, разгоняли в разные стороны. Между лошадьми натянут канат. На канате повисли женские тела — около двадцати. Протяжные жалобы, плач… Но большинство висят молча. Один из прибывших парней крикнул со своей лошади: это, мол, последние бабы из тюрьмы в Линдене; мы захватили их голыми руками, без оружия. Другой пояснил: Кастель и вторая… как ее… подопечная консула — тоже здесь. Обе висели в середине, но ничего уже не могли сказать. Мардук застонал; лицо его помертвело, стало гримасой боли: Прогнать этих мерзавцев! Канат отвязать! Лошадей увести!