Горы моря и гиганты
Шрифт:
У Северного моря распространялся вширь громадный городской ландшафт Гамбург, уже присоединивший к себе Любек и Итцехо[45] на севере, Бремен на юге. Гамбуржцы, которые поддерживали союзнические отношения с Лондоном, никакого переворота не допустили: власть их правящих родов после подавления нескольких мятежей только усилилась. Жители этого большого приморского градшафта содрогнулись от ужаса, узнав о приближении бранденбуржцев. Народные массы Гамбурга, хоть и отличались инертностью, настояли на том, чтобы на западе и на юге были сооружены оборонительные валы, которые позволят остановить чужаков, питающих враждебные намерения. Лондонцы понимали, что Гамбург для них опасен, однако английские сенаторские кланы предпочитали иметь дело с элитой нового типа: такой, как гамбургская. Лондон — правда, безрезультатно — направлял послов и к Мардуку, и к бранденбургскому сенату, и к предводителям отдельных тамошних орд. Британское правительство хотело предостеречь бранденбуржцев от нападения на Гамбург. И тут кому-то из англичан пришла в голову удачная мысль: использовать в своих целях фрондеров и оборотней из самого Бранденбурга. Оборотни давно уже тайно снабжались из-за границы необходимыми материалами; по указанию иноземных сенатов лаборатории Меки поддерживали с ними постоянную связь. Эти оборотни, потомки разгромленных правящих родов, рано начали вооружаться. Когда режим Мардука, вопреки их ожиданиям, окреп
Под Ганновером, рядом с лагерем Лоренца, оборотня и предводителя орды, приземлилось несколько самолетов. Прилетевшие англичане желали поговорить с самим предводителем. Среди них был негр огромного роста, с кожей темно-коричневого оттенка. Пока бледнолицые англичане, возглавляемые Теном Кейтсом, вели переговоры с главарем бранденбуржской банды, прогуливались между елями, а в полдень, устроившись на берегу реки, вкушали жесткую варварскую пищу — жаркое из какого-то подстреленного лесного животного, — этот чернокожий, которому не предложили участвовать в беседе, незаметно разгуливал по лагерю, а после сидел на песке, поджав под себя ноги и прикрыв глаза, и, казалось, хотел лишь одного: закутаться в какое-нибудь из тех пестрых меховых покрывал, что расстелили на земле англичане. Гости с улыбками и изъявлениями благодарности приняли бронзовые ступки и пестики, которые местные предложили им, видя, что они напрасно пытаются разжевать своими слабыми челюстями, черными пеньками зубов жилистое тушеное мясо. Англичане толкли мясо, превращая его в кашицу, и только потом глотали. У наблюдавших за ними бранденбуржцев лукаво поблескивали глаза. Сами-то они вовсю жевали кусали причмокивали языком; и даже разгрызали кости. Чернокожий, справлявшийся с мясом не хуже местных, не проронил ни слова даже когда Тен Кейтс, поднявшись на закате с земли, стал неспешно прогуливаться вместе с другими и вдруг, приобняв худощавого Лоренца, показал ему на самого негра, на Цимбо: дескать, этого они оставят здесь; бранденбуржцам он наверняка пригодится.
Как крокодил, который бесшумно скользит по поверхности прогревшейся воды, наслаждается солнечным теплом, равнодушно позволяет речным волнам захлестывать его, напоминает (что с близкого расстояния, что издали) зеленовато-коричневый древесный ствол, а на песчаном берегу, подсохнув, кажется серым шероховатым камнем: так же мало привлекал к себе внимание передвигающийся но лагерю Цимбо. Вечером, когда англичане улетели, он куда-то пропал. А наутро постучал в дверь Лоренца и, когда его впустили, неловко уселся на предложенный ему стул. Положил левую руку на стол; спросил, чем здесь стреляют. Рука кровоточила. Лоренц наклонился над раной: оказалось, негр ночью наткнулся на караульного, который разрядил в него заряд дроби. Плосконосый чужак пробормотал: «Жжет»; и позволил себя перевязать. Потом спросил гулко-басистым журчащим голосом, чем они тут занимаются. Белки его глаз сверкнули. Он рассмеялся и кивнул, когда Лоренц сказал, что они для виду готовятся к атаке на Гамбург, а между делом шпионят и загодя заботятся о том, чтобы в новых районах было разрушено не слишком много предприятий. Хозяин и гость опрокинули по рюмке коньяку. А что поделывает консул Мардук, и где он сейчас; существует ли еще сенат? Белый военачальник поспешно вскочил и притворил дверь. Мардук, объяснил он, держится на заднем плане, но доверять консулу нельзя: он хоть и кажется равнодушным, но вообще человек опасный. Цимбо опять что-то проворчал, показав налитые кровью белки. Лоренц стал настаивать, чтобы англичане быстрей оказали помощь. Цимбо из-под опухших век бросил на него насупленный взгляд и, обнажив на секунду крепкие желтые зубы, выскользнул за дверь. Целую неделю оборотни, полагавшие, что их час вот-вот пробьет, ничего не слышали об этом английском функционере. Потом они узнали, что он побывал в старой столице, разговаривал с самим Мардуком, а после посетил рудники в Лаузице. Время шло; когда Лоренц уже потерял надежду снова увидеть негра, тот вдруг объявился — в рабочем комбинезоне пришел со стороны шоссе Ферден-Целле, на котором располагались аванпосты бранденбуржцев. И опять начал слоняться по лагерю…
Гамбуржцы между тем перешли в наступление. Сумрачный месяц сентябрь… Гамбургский сенат — после того, как переселенцы из Бранденбурга начали просачиваться в Люнебургскую пустошь — перестроился и решил удовлетворить требование своего населения, испуганного тревожными сообщениями о восточных агрессорах. Жители приморского города полагали, что сумеют быстро покончить с этими варварскими ордами. Втайне от наблюдателей из Англии и дружественных континентальных стран сенат послал вперед горстку технических специалистов с наступательными орудийными установками, напоминающими прежние бранд-мачты, но компактными и транспортабельными. Эти отряды, выступив из Бремена, всего за несколько дней осуществили радикальную чистку прочесанных ими участков. Они углублялись не слишком далеко и двигались не очень широким фронтом, ибо власти хотели лишь отпугнуть бранденбуржцев, надеясь, что дальше все само собой образуется. Но солдат — после того, как они убедились в эффективности своих испепеляющих орудий — ничто не могло остановить. В Гамбурге сенат уже второй день бурно обсуждал вопрос о целесообразности продолжения войны и о том, как ее вести дальше. Наступающие же тем временем снова подсоединили провода к большим (тянувшимся из-за границы) кабелям, водрузили свои трансформаторы, экраны, концентраторы энергии на круглые вагонетки и отправились на северо-восток, в глубь Люиебургской пустоши. Кочевавшие в этом районе северные орды бранденбуржцев были уничтожены, а другие, ближайшие к ним, отступили к Аллеру и дальше — в Ганновер. Пустошь оказалась полностью свободной от восточных агрессоров. Приморский Гамбург от такой новости взбаламутился. Представители элиты были настроены воинственно: они хотели окончательно изничтожить бранденбуржцев. Бранденбургские банды уже откатились от Ганновера, Хильдесхайма, Брауншвейга. Еще раньше, когда в Бранденбурге множество мужчин и женщин вступило в действующую армию, там снова возникла потребность в синтетических продуктах, производимых фабриками Меки. С неудовольствием возвращались люди к потреблению нежной сверхкалорийной пищи, от которой почти отвыкли. Берлинский сенат с горечью констатировал, что из-за войны поля и угольные шахты лишились работников; но он также гордо заявил, что граждане сумеют преодолеть этот трудный период.
Когда бранденбуржцы отступили сначала в Ганновер, а потом дальше к востоку, оборотни сочли, что наступил подходящий момент для их удара. Свою главную задачу они видели в том, чтобы вызвать в стране голодную эпидемию. С этого они и начали. Через три недели после наступления гамбуржцев тысяча пятьсот человек, работавших на фабриках синтетических продуктов, покинули эти фабрики и устремились на армейские сборные пункты — под тем предлогом, что охвативший их боевой пыл будто бы не позволяет им долее оставаться на рабочих местах. Они хотели таким образом выиграть время и спасти свои жизни, ибо в условиях нехватки продовольствия катастрофа не заставила бы себя ждать. Этих людей принудили поодиночке предстать перед ошеломленными сенаторами, почти разгадавшими их намерения. В самих воинственных ордах саботажников поначалу встречали с ликованием. Но сенат вскоре разослал предостерегающие инструкции.
Тут-то Мардук и взял бразды правления в свои руки. Седовласый консул повел себя так, будто только и ждал подобного сигнала. Его старые враги — мужчины и женщины, связанные с аппаратами, с высокой наукой, — пожелали схватить страну за горло, разрушить результаты его трудов. Благодаря своей репутации и своим охранникам он сразу обеспечил себе руководящее положение в сенате. Он лично допросил задержанных; сказал им, что они — пособники скрывающихся оборотней и что их планы ему хорошо известны. Потом велел согнать все полторы тысячи человек, бежавших с фабрик, в ганноверский район Линден. Сто саботажников — в присутствии делегаций от всех орд, собравшихся на осеннем лугу — были по его приказу подвергнуты жестоким пыткам. Экзекуция продолжалась с полудня до вечера.
Назавтра, поскольку они так и не признали своей вины, Мардук вечером передал их — для умерщвления — солдатам. Об этом массовом убийстве за границей ничего не узнали, только в Гамбург просочились кое-какие сведения. Факты же были таковы: в тот вечер на европейском континенте впервые за несколько тысяч лет человеческие зубы снова разрывали человечью плоть, а человеческие губы лакали кровь. Неистовство воинов, которые в буквальном смысле рвали смертников на куски, было беспримерным. Убийство затянулось надолго. Тут сказалось наличие в крови бранденбуржцев африканских примесей. Воины и воительницы еще и в ближайшие дни пили вино из превращенных в чаши черепов. В соседних ордах вместе с яростью против врагов возрастало и такого рода сладострастие, отнюдь не шедшее им на пользу; поэтому Мардук в дальнейшем от подобных методов отказался. Определенно можно сказать одно: консул Мардук, внезапно вновь вынырнувший на политической арене как седой, утомленный жизнью человек, в те дни помолодел. Саботажников он велел заковать в наручники. Продукты питания рекомендовал экономить, а воинам предписывал в случае необходимости временно возвращаться на поля. И ордам, и их предводителям консул предоставил точную информацию о положении дел и сформулировал задачу: там, где возникнет голод, они обязаны сами заботиться о своем пропитании. Большая часть его вооруженной охраны отправилась защищать границу.
Не всех беглецов с фабрик Меки Мардуку удалось заковать в наручники или убить. Поблизости от орды Лоренца, между городами Ильцен и Ильменау[46], располагался отряд Яна Леббока, а к северу от него, в районе старого Бевензее[47], — сильно разбавленный женщинами отряд суровой Анжелы Кастель, в прошлом одной из любовниц Балладески: той самой Марион Дивуаз, о которой рассказывали, что Мардук, устыдившись своей любви, будто бы вышвырнул ее из окна. Кастель — смуглая, маленькая, с гладко зачесанными волосами — была единственной женщиной-военачальником в теперь преимущественно мужском обществе Бранденбургского градшафта; она и ее воины носили на груди, как украшение, веточку ели и принимали в свои ряды ожесточившихся женщин. Этот отряд у многих вызывал насмешки, но до поры до времени с его существованием мирились. Кастель гордилась тем, что приютила у себя беглецов с фабрик Меки. И когда по передвижениям групп, расположенных южнее и восточнее, стало очевидно, что ненавистный Мардук что-то против нее замышляет, Кастель будто сорвалась с цепи. Сперва она освободила для себя место, предприняв атаку на гамбуржцев, — продвинулась в северном направлении вплоть до Лауэнбурга[48]. Против гамбуржцев она и применила впервые изобретенные ею орудия дальнего действия. Сперва — тучегон. Этот газогенератор выбрасывал из себя тяжелую, черную, будто насыщенную углем воздушную массу, которая даже под воздействием ветра почти не поднималась над землей и не меняла заданного направления. Не будучи ядовитой и не причиняя непосредственного вреда, черная туча, парящая-ползущая над поверхностью земли, плотно обволакивала каждого человека каждый предмет каждое дерево дорогу гору телегу лошадь, так что все живые существа, оказавшиеся в темной зоне ее воздействия, мгновенно останавливались, охваченные глубоким страхом. Настолько непроницаемой была эта тьма, что люди, даже взявшись за руки, друг друга не видели, а лишь жались друг к дружке, беспомощно вглядываясь в ночь.
Беда навалилась на противников Кастель, когда под Лауэнбургом первая такая туча, которую они сочли ядовитой, вдруг образовалась на земле в виде непроницаемых клубов дыма, начала разбухать, надвигаться и наконец накрыла их с головой, затопила! Ехавшие на телегах попробовали ускользнуть от опасности; пронзительно и глухо звучали их предупредительные крики. Но, мчась в кромешной тьме, они наезжали на бегущих блуждающих стоящих; врезались в деревья и в стены домов; на полном ходу сталкивались друг с другом и разбивались. Лошади, которые паслись на пастбище, вырвались за загородки, пустились в галоп, звонко и горячо ржали, опрокидывали людей, спотыкались, в ужасе кусали другое животное, отбивающегося человека, древесный ствол — все, что попадалось им на пути. Люди (всюду, где их настигала катастрофа: в домах на улицах на лугах) пытались спастись. Бежали, перекликались, хватались за руки; не видя друг друга, вслепую двигались дальше. Потом сквозь эту толпу рванулись животные и телеги. Пешие бросались на землю. Если находили какую-то яму, заползали в нее. Прислушивались к хаотическим звукам, чтобы понять, где можно укрыться. А когда под конец все остановились, будто околдованные неурочной ночью, на них напал вражеский отряд. Как просеивают песок в сите, так же обращались с ними враги: беспорядочную толпу прошивали пулями и снарядами, сверху и с флангов. Ее пронизывали молниями. На одно огненное, убийственное мгновение среди бегущих вспыхивал свет…
Под Лауэнбургом мулатка Кастель обратила против плотно заселенного, занятого гамбургскими войсками района силу реки. Эльба — широкий, многометровой глубины водный поток — поднялась, будто холст, снятый с рамы, из своего русла, захлестнула облицованную камнем и обсаженную деревьями набережную; смешалась с пылью, заструилась дальше — сперва как бы неохотно, потом все быстрей и быстрей; и наконец, шипя и пенясь, затопила весь разлинованный лугами, парками и дорогами ландшафт. Распространившись в этом районе по плоской поверхности, река затем покатилась к югу, в Люнебургскую пустошь. Поток запрыгивал через окна в дома в комнаты, уносил на своей спине людей, изгороди, животных, домашнюю утварь. Сады хлева фабрики он уничтожал, непрерывно продолжал разбухать, подгоняемый то бесшумной, то взревывающей, как ураган, силой, которая особым образом воздействовала на воду. Позже стало известно, что женщины из группы Кастель владели технологиями, которые через много лет нашли применение близ острова Ян-Майен[49] и открыли новую эру в покорении водной стихии. Эльба была рассечена — на середине своей глубины — генерирующими и распыляющими газ цепями, у которых один конец свободно болтался в воде, а другой крепился к навесному жесткому проводу. Ниже этого заграждения река текла нормально. А выше, как при шлюзовании, тяжелая смешанная с илом вода Эльбы стеной вздымалась вверх и, с шумом обрушиваясь на прибрежные земли, наводняла их.