Горячий пепел. Документальная повесть. Репортажи и очерки
Шрифт:
Утрата былой роли крупнейшего порта мира, усугубляемая общим упадком британской индустрии, сделала социальные контрасты Лондона еще более острыми и мучительными.
Вплоть до послевоенных лет Темза оставалась аортой Лондона, стержнем его экономики. С распадом империи британская столица постепенно лишилась положения главного перевалочного пункта в мировой торговле. Поток традиционных грузов пошел на убыль. А новые торговые связи со странами "Общего рынка" идут через молодые порты, что выросли на восточном и южном побережьях.
Из-за кардинальных перемен в методах погрузо-разгрузочных работ, и прежде всего из-за перехода к системе контейнеров, оказалось выгоднее оборудовать причалы
В результате всего этого Лондонский порт оказался обреченным. В середине 50-х годов он насчитывал 35 тысяч докеров. К началу 80-х годов их осталось 7 тысяч, и лишь сопротивление профсоюза препятствует дальнейшим увольнениям. Администрация давно прекратила нанимать новую рабочую силу и рассчитывает на естественную убыль: средний возраст лондонских докеров приближается к пятидесяти годам.
К числу эксцентричных английских хобби относится "индустриальная археология". Любители-энтузиасты, возводящие это пристрастие в ранг науки, выискивают открывающиеся вручную шлюзы на заброшенных каналах, старинные водокачки, поворотные круги и семафоры на давно закрытых железных дорогах и добиваются для них статуса исторических памятников.
Но зачем отправляться в далекие поиски, если буквально под боком находится не то что памятник, а крупнейшее в Западной Европе индустриальное кладбище? Это Доклэнд — Край доков, тянущийся вдоль Темзы на восток от Лондонского моста чуть ли не до Тилбери. Этот сплошной погост из заброшенных, полуразвалившихся пакгаузов, доков, цехов, эстакад и причалов простирается на 2000 гектаров, то есть на площади в пять раз большей, чем королевские парки Лондона.
Британия некогда славилась первопроходцами, которые покоряли пустыни, прокладывали через них дороги, чтобы пробудить к жизни безлюдные края. На каждых выборах в Совет Большого Лондона различные политические партии состязаются в предложениях: как оживить пустыню Доклэнда? В старину говорили, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Хотя Край доков по всем признакам — явная противоположность раю, дороги туда (то есть удобной линии общественного транспорта) до сих пор так и нет.
Печальную участь Лондонского порта в немалой степени разделяет промышленность столицы в целом. Помимо Доклэнда, густым скоплением экспонатов для любителей "индустриальной археологии" стал южный, то есть правый берег Темзы — Саутуорк, Льюишем, Гринвич. В радиусе 35 километров от центра Лондона пустует каждый пятый заводской корпус.
За полтора десятилетия — с начала 70-х до середины 80-х годов — число рабочих мест в промышленном производстве Лондона сократилось на 700 тысяч, то есть одну треть. Это намного превышает темпы упадка британской индустрии в целом.
Помимо объективных причин, упадок промышленности Лондона был ускорен сознательной политикой правительства и местных властей. После войны они стремились ограничить создание новых фабрик и заводов в городской черте. На определенном этапе политика эта, видимо, была оправданной. Воздух над Лондоном стал чище, вода в Темзе тоже. Однако в середине 70-х годов пришлось бить отбой и думать уже не о том, как предотвратить чрезмерную концентрацию индустрии в Лондоне, а о том, как предотвратить дальнейшую утечку рабочих мест из столицы.
Побочные последствия послевоенной политики стали сказываться в самый неподходящий момент: когда Лондон начал все больше страдать от недуга, присущего в наш век большинству крупных городов капиталистического мира.
Традиционный контраст пролетарских окраин и буржуазного центра теперь как бы вывернут наизнанку. С одной стороны, все шире становится кольцо богатых предместий, куда из-за ухудшения физических условий городской жизни предпочитают переселяться наиболее состоятельные слои; а с другой происходит экономический упадок и социальная деградация внутренних, прилегающих к центру районов.
Этот "эффект бублика", как его окрестили американцы, исподволь приводит к болезненным и необратимым последствиям. Переезд наиболее зажиточных горожан, а вслед за ними многих предприятий торговли и обслуживания в предместья снижает налоговые поступления в бюджет прилегающих к центру районов. Расходы же на социальные нужды там, наоборот, растут, так как все значительнее становится прослойка неимущих, неквалифицированных, нетрудоспособных, престарелых. Местным властям приходится повышать налоги, а это, в свою очередь, побуждает оставшихся предпринимателей быстрее перебираться в другие места и подхлестывает безработицу.
"Проблема бесконтрольного роста британской столицы, над которой мы долго ломали голову, решилась сама собой, — говорят в Совете Большого Лондона. — Но вместо нее еще более остро встала другая: проблема неконтролируемого упадка…"
Население Лондона давно уже не растет — оно ежегодно сокращается на 100 тысяч человек. В предвоенные годы город на Темзе насчитывал 8,6 миллиона жителей. Это был мировой рекорд, превзойденный потом Нью-Йорком и Токио. К началу 80-х годов число обитателей Лондона снизилось до 7 миллионов. Особенно существенно — более чем на 25 процентов — сократилось население внутренних городских районов. В школы там поступает вдвое меньше первоклассников, чем в 1970 году. Как показывают опросы общественного мнения, свыше половины жителей Большого Лондона (и три четверти его внутренних районов) хотели бы покинуть столицу. 360 тысяч лондонцев ежегодно делают это, и вместо них в городе на Темзе поселяются 250 тысяч вновь приехавших — людей, как правило, менее обеспеченных.
"Если вам опостылела жизнь, значит, вам надоело быть лондонцем". Этот переиначенный на новый лад афоризм доктора Джонсона справедлив, разумеется, лишь в определенном смысле. В Лондоне, что называется, не соскучишься. Все проблемы, которыми живет страна, словно в фокусе сходятся в столице, как главные темы оперы прочерчиваются в увертюре к ней.
Бездомные люди и безлюдные дома
Каждый год в лондонском зале "Олимпия" проходит выставка "Идеальный дом". Фирмы, выпускающие отделочные материалы, мебель, ковры, бытовую электротехнику, посуду, демонстрируют свои новинки, изощряются в поисках все новых способов сделать жилище удобнее, уютнее, красивее.
Покидая павильон, переполненные впечатлениями и нагруженные глянцевитыми рекламными проспектами посетители нередко видят у входа людей с пачками листовок. Их лаконичный текст как бы перечеркивает все то, что оставляет в памяти этот храм благополучия, проповедующий культ домашнего очага:
"Знаете ли вы, что в Британии около ста тысяч бездомных? Что на каждого из них приходится по десять пустующих домов или квартир? Справочная служба комитета скваттеров".
Людей, которые в поисках крыши над головой самовольно вселяются в пустые дома, или, как их там называют, сквоттеров, в Великобритании стало свыше 30 тысяч. Есть два момента, делающие их социальным явлением, от которого нельзя отмахнуться. Это, во-первых, наличие в стране бездомных людей, которые не могут найти жилье по доступной для себя цене. И, во-вторых, наличие безлюдных домов. Сочетание того и другого и олицетворяет ту вопиющую социальную несправедливость, к которой сквоттеры стремятся привлечь внимание общественности своим протестом.