Горящее небо
Шрифт:
— А верить?
— Верить… Я не видел ни чудес, творимых тобой, ни иных доказательств… Даже те, кто так долго были с тобой — братья твои, близкие твои, ученики твои, — и те не верят… Да, я знаю, что будет дальше, но и это ничего не доказывает. И через тысячу, и через две тысячи лет люди тоже будут знать, что все, предсказанное тобой, сбылось, но даже тогда по поводу твоей личности найдётся немало сомневающихся. Какая разница между ними и мной?.. Я уважаю тебя, восхищаюсь твоим мужеством и скорблю вместе с тобой, но…
— Значит, ещё не окончилась старая эпоха. Она ещё долго будет бороться за существование и уходить корнями в будущее. Каждый раз, когда свет разума будет слепить людей, они будут с ностальгией вспоминать былые, сытые и тихие, времена, ругаться, проклинать и злословить… Но это время наступит, сотник… Оно обязательно наступит, и люди станут чуть-чуть лучше…
— Не знаю, чего мне хочется больше: чтоб ты оказался человеком или был Сыном Божьим… Будь ты человеком, я бы смог, наверное, полюбить род людской, в котором рождаются такие, как ты… А если б ты был Сыном Бога, я поверил бы в то, что род человеческий спасётся, и ради него стоит жить и стоит умирать.
— Я — Сын Человеческий, и Я — Сын Божий.
— Этого я не знаю. Но в любом случае, если ты дойдёшь до конца, ты будешь куда выше любого из людей… В любом случае твоя жертва не будет напрасна. Кто-то всё равно поверит тебе, даже если пророчество не исполнится.
— Оно исполнится, сотник… Исполнится… И ты сам начинаешь понимать это…
— Это уже не так важно. Пока существуют люди, способные жертвовать собой ради других, пока существует весть о Таком Боге, который способен отдать ради человечества самое дорогое, — миру нечего бояться… Ты уже идёшь в вечность. И ты останешься в ней памятью о самом лучшем, что было у человечества. Конечно, они будут сомневаться, но каждый, отвечая на вопрос: «Кем же он был на самом деле?», будет отвечать на него в соответствии со своим сердцем. Сердце лжеца скажет ему: «лжец», сердце обманщика ответит: «обманщик», сердце сомневающегося скажет: «не знаю», и лишь то сердце, в котором есть Бог и есть Любовь, ответит соответственно… Но ведь именно к таким сердцам ты и обращаешься… Ты уже идешь в историю, человеколюбец. И враги и друзья навеки высекут и в камне, и в бумаге свидетельства о том, кто пожертвовал собой ради других… И свидетельство врагов будет надёжней свидетельств друзей. Весть о тебе разнесут по миру. Все узнают, что ты говорил и чего хотел… Конечно, и после будут сомневаться — «кто ты был», но в том, что ты сделал, не будет сомневаться никто… А сомневающиеся и в этом… Что ж, тем хуже для них… Но не обижайся на них. Нелегко слабому и трусливому поверить, что бывают на земле те, кто готов умереть за людей. Ведь люди обычно судят о других по себе и меряют их своей меркой… В конце концов не так уж и важно, кто ты: человек или Бог…
— Важно, Петроний, важно… Они должны знать, что есть Тот, Кто любит их, заботится о них и не оставляет их дела без внимания… Виновный будет бояться, а честный — радоваться. Эта справедливость, в отличие от земной, — истинная… Я несу великую весть… И если нет другого пути, то этот крест Моя трибуна, сотник… А умирать Я не боюсь… Это великая привилегия — умереть за людей…
— А по мне, так передохни они все прямо сейчас — пальцем не пошевелю. Недостойны.
— Ты увидишь, как преобразятся они совсем через короткий промежуток времени. Они уже никогда не смогут быть такими, как прежде… Даже если б и захотели — не смогут…
— Хотел бы я поговорить с тобой ещё… Мы бы могли о многом поспорить… Я бы многое послушал… И кто знает, может быть… Но у нас нет больше времени. Мы пришли. Голгофа…
—…Жалко. Хитон не шитый, а весь тканый сверху. Что делать? Или всё же рвать?
Петроний оторвал взгляд от искаженного болью лица распятого и обернулся к спорящим солдатам:
— Что вы мучаетесь, как недоумки, нашедшие на дороге лепту? У каждого из вас припрятаны игральные кости, вот ими и постучите себя по глупым лбам, да бросьте на землю. Кому выпадет жребий, того и хитон… Это единственная хорошая вещь, которая была у него… Незачем её портить. Разыграйте, я разрешаю… Немного же ты нажил добра на этом свете, — обратился он к проповеднику. — Одна рубашка… И ту отдал, уходя…
Наполненные мукой глаза словно вопрошали его о том, о чём не было сил спросить словами.
— Зачем? — одними губами усмехнулся сотник. — А почему бы и нет? Какая разница? От меня ли пришла эта идея или от них… Не важно, как исполняется предписанное, важно, что оно исполняется…
Сухие губы шевельнулись, и сотник скорее угадал, чем услышал:
— Нет нужды… Предписанное исполнится… Так или иначе…
— Вот и пусть будет «так», — кивнул Петроний, окуная губку в ведро с уксусом и насаживая её на острие копья. — Раз «не важно», то пусть будет «так», а не «иначе»… Возьми, эта смесь облегчит твои страдания. Испивший её впадает в сон наяву. Это притупит твои мучения, сделает их далекими и чужими…
— Нет нужды, — повторил Проповедник. — Нет в этом нужды. Я должен успеть ещё немного… Должен… Я ничего не вижу… Пот заливает глаза… Ты говорил, что здесь Моя мать и Мои ученики… Где они?
Петроний кивнул стоящим в отдалении людям, и они приблизились. Распятый повернул голову на женский плач и сквозь пелену боли посмотрел на одного из своих учеников.
— Возьми её к себе… Заботься о ней… Теперь это мать твоя… Будь ей сыном… Заботься о ней…
— Эй, ты, называющий себя царём, — послышался чей-то веселый голос из толпы. — Ты не о других заботься, а о себе! Если ты Царь, то спаси себя! Сойди с креста!.. Что, не можешь?!
Толпа с радостным визгом подхватила шутку, и уже десятки голосов изощрялись в остроумии:
— Эй, разрушающий храм и в три дня создающий! Сойди к нам! Разрушь хотя бы этот крест! Ну, сойди к нам!..
— Да, если ты спасал других, то почему себя спасти не можешь?.. Или не хочешь?.. Он не хочет сойти с креста! Ему там лучше!
— Ему на кресте лучше, чем среди нас! Мы же недостойны такого царя, чтоб он находился среди нас… Он хотел возвыситься над нами… Вот и возвысился!
— Покажи нам чудо, пророк! Покажи! Сойди с креста, чтоб мы увидели! Мы поверим в тебя!.. Да! Если ты сойдешь с креста, мы поверим!..
И даже тот, кто был распят по левую руку от него, скрежетал гнилыми зубами:
— Если ты — Мессия, почему ты не хочешь снять себя с креста? Заодно бы и меня стащил… Я бы стал главным твоим учеником. Я готов называть святым хоть сатану, лишь бы он снял меня с креста… Ну что же ты, обманщик?.. Я хоть за дело страдаю, а ты за что?!
— Оставь его, — простонал второй разбойник. — Ведь мы и впрямь за дело приговорены, а он за что? Он ничего худого не сделал… Если тебе плохо, то какая радость тебе будет оттого, что кому-то станет ещё хуже?..
— Сойди с креста! — орали из толпы. — Сойди к нам, царь! Или мы недостойны тебя?! А-а, он не хочет! Не хочет!
— Боже мой… Боже мой! Почему ты оставил Меня? — прошептал Проповедник. — Не оставляй Меня, Отец Мой!..
— Что он там стонет? — донеслось из толпы.
— Он своего Бога на помощь зовет! Сейчас мы посмотрим, как Он будет его спасать! Посмотрим, как придет Бог, чтобы снять проповедника…
— Да, если он угоден Богу, то Бог снимет его с креста… Посмотрим! Что же Он не идёт?! Проповедник, почему твой Бог не хочет спасать тебя? Нужен ты Ему! Не идёт! Не спасает!..