Горящее небо
Шрифт:
— Ты — безумец, — с каким-то странным страхом прошептал Петроний. — Ты — безумец… Безумец…
— Ты знаешь, что это не так, — струйка крови стекла из уголка Его разбитого рта и запеклась в бороде. — Не будь жесток… Будь справедлив…
— Я всегда справедлив, — с горечью и достоинством ответил Петроний. — Я лишь меч… Меч, наделенный волей и разумом. А они — яд, лишенный и воли, и разума. Они проливают его на себя самих, живут в этом и злословят о тех, о ком не знают ничего, но считают виновными в своих бедах… И всё же я не верю тебе, проповедник. Мне даже жаль тебя… Жаль как человека… Ты лучший из них. Может быть, таких никогда ещё не рождалось, и никогда больше не родится. По мужеству своему, доброте своей и мудрости своей ты стоишь целого мира… Мир не стоит тебя… Но то, что ты хочешь — невозможно! Ты не можешь быть Сыном Бога! Я-то это знаю… Знаю…
— Петроний, — окликнул его выходящий из дворца Пилат. — Прикажи солдатам поднять проповедника и вести его в башню Антионии, на Каменный помост. Я ещё раз попытаюсь убедить этих глупцов… Проповедник, ты должен помочь в этом мне и себе… Ответь им! Не молчи, когда тебя будут спрашивать. Ты понимаешь, что своим молчанием ты заставляешь меня отдать тебя на распятие? Только я имею власть спасти тебя, и я имею власть предать тебя смерти. Только я — твоё спасение. Помоги мне, сейчас должно решиться многое… Поверь: я искренне хочу спасти тебя и ищу возможность отпустить тебя… Я хочу этого, слышишь, странный человек?!
— Ты не имел бы надо Мной такой власти, если б это не было предопределено свыше… Не мучайся. Куда больше вины на тех, кто передал Меня тебе… Не защищай Меня, этим ты поднимаешь против себя имеющих власть в этом городе… Так должно случиться, и так случится.
— Никто не имеет власти больше меня! — повысил голос Пилат. — Я… О чем ты говоришь?! Мы жизнь твою решаем! Мы судим тебя, и вопрос стоит о жизни и смерти твоей, а ты заботишься о моей совести… Кто же ты, странный человек, который поселяет в душах смятение и сомнения? Кто ты, тревожащий совесть, когда делаешь то, что кажется привычным и правильным, но под обличением голоса твоего, отзывающегося в сердцах, оказывается ложно? Кто ты, который…
…Царь ваш!
— Распни его!
— Я слышу это от тебя? Гамалиил?! Ты, наиболее богобоязненный и уважаемый в своём народе человек, хочешь, чтоб я отдал на распятие Царя вашего? Ты просишь меня об этом?! К чему вы стремитесь и чего хотите?! Загляните через вашу совесть в будущее и ужаснитесь!..
— Нет у нас царя, кроме кесаря, — хрипло ответил Гамалиил. — И не тебе взывать к нашей совести, как не тебе рассуждать и о нашем Боге. Мне в душу начинает вкрадываться сомнение, что ты не друг нашему кесарю. Всякий, кто хочет сделать себя царем, противник кесарю, а ты оправдываешь его в этом безумном желании… Так что же нам думать, прокуратор?
— И это говоришь ты?! — впился в него яростным взглядом Пилат. — Ты, сын столь гордого народа, который не признает ничьей власти, кроме власти вашего Бога?! В своей же религии святотатствуешь! На вас будет смерть его… Одумайтесь! Царя ли вашего хотите распять?!
— Распни его! Распни!
Пилат сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и невольно сделал шаг вперёд. Под его безумным от беспомощной ярости взглядом стоящие впереди попятились, но напиравшие сзади стеной стояли перед судилищем, и крики волнами катились по рядам людей:
— Распни его! Распни! Мы требуем распять!
— Нет у меня больше сил бороться с вами, — сквозь зубы сказал Пилат. — Не нахожу я ни совести в вас, ни поддержки в нём… Один я пытаюсь вас образумить. Но не под силу это, когда и палач и жертва идут к одному… Неужели я один среди вас?! Безумцы, вы сами решили свою судьбу… Петроний! Принеси таз с водой!.. Быстро!
Когда сотник принес требуемое и поднес наполненный водой таз прокуратору, Пилат медленно, словно совершая какой-то обряд, окунул в него руки и, с ненавистью глядя на толпу, сказал:
— Невиновен я в крови этого человека. Этой водой, в которой крестился он и которой пытался крестить вас, я омываю свои руки. Нет на них его крови… На вас она. На ваших сердцах и языках. Моё же сердце чисто, а руки, которыми вы пытаетесь убить его, я сумею отмыть… Руки отмыть можно, а вот как вы собираетесь отмыть ваши сердца?!
— Пусть его кровь будет на нас, — согласился Гамалиил. — Я согласен принять на себя кровь этого лжеца… Ты утверди наш приговор, а кровь мы примем на себя. Кровь этого человека не страшна ни нам, ни детям нашим, ни делам нашим, ни вере нашей. Никогда наш народ не примет его и его веру! Распни его!
— Мы принимаем его кровь на себя! Распни его!..
— Пусть его кровь будет на нас и детях наших! Мы не боимся! Распни!
— Мы согласны! Распни его! Распни!
Лицо Пилата застыло, словно вырезанное из мрамора. Неловко обернувшись к сотнику и избегая смотреть на поддерживаемого с двух сторон солдатами Проповедника, прокуратор приказал:
— Петроний… Я повелеваю… Отпусти в честь великого праздника Пасхи… преступника Варраву, разбойника, смутьяна и убийцу… А проповедника, называющего себя Царём и Сыном Бога… предать смерти…
Рёв радости прокатился над толпой. Пилат медленно обвел взглядом ликующие ряды и властным голосом, перекрывая крики толпы, добавил:
— А над крестом, согласно обычаю, прибей табличку с указанием вины его… Пусть на еврейском, греческом и римском языках будет пояснено всем, за что предан смерти этот человек. Вину его напиши: «Царь Иудейский»!
— Нет! — возмущенно крикнул первосвященник Анна. — Не «Царь Иудейский», а «Он называл себя царём иудейским»!
— Ты слышал меня, Петроний?! — громогласно переспросил Пилат. — «Царь Иудейский»!
— Я слышал, — также громко ответил сотник. — Над его головой будет написана причина его распятия: «Царь Иудейский»…
Когда все приготовления были закончены, Пилат призвал к себе сотника.
— Я ничего не мог сделать, — хмуро сказал он. — Ты видел?.. Я ничего не мог…
— Я видел, — сказал Петроний. — Не мог…
— Я не мог, — повторил прокуратор. — Я имел власть, а сделать ничего не мог… Проклятый город! Проклятый день и час! Как же я хочу, чтоб озлобившийся город был стерт с лица земли до основания! Чтоб даже место, на котором он стоит, было перепахано! Чтоб даже следа от него не осталось!.. Как же я устал! Устал… У меня не хватило сил убедить их… я не нашёл нужные слова… Он бы смог найти, но он не захотел… Мне чудится, что он пошел не на смерть, а куда-то, куда нам с тобой нет пути… Здесь мы кончаемся, и начинается он. Мы остаемся, а он уходит… Ненормальное ощущение… Ты знаешь, скольких я убил. Были среди них и виновные, и безвинные… а на сердце у меня никогда не было такой… Такой… Я бы хотел поговорить с ним…