Господь хранит любящих
Шрифт:
— Давайте ее сюда! — Я подставил ванночку под кран и открыл холодную воду.
Она погладила меня пальцем по щеке:
— У вас такая гладкая кожа…
— Я три часа назад побрился, — ответил я.
— А как ваше имя?
— Пауль.
— Я недавно купила пару новых пластинок, Пауль, думаю, они вам понравятся.
Большую мастерскую освещала только слабая лампочка под оранжевым абажуром. Мы сидели на диване, пили и курили, а новые пластинки оказались записями Гарри Джеймса. Труба меня
— Потрясающе, да?
— Великолепно!
Плевать. Мне на все плевать. Я люблю Сибиллу. А Господь хранит любящих. Кто это сказал? Я начал вспоминать. На ум ничего не пришло. На это тоже было плевать. Потом я позвоню Сибилле.
Петра разлеглась на подушках. Ее платье задралось, и были видны ноги. Красивые ноги. В моем стакане позвякивали кусочки льда и было еще полно виски.
— Знаете, а вы меня сегодня вечером очень разочаровали, Пауль!
— Да?
— Да. Когда сказали, что не помогли бы Сибилле. Мой муж мне бы помог. Несмотря ни на что.
— Значит, ваш муж вас больше любит.
— Мой муж тоже не стал бы мне помогать, — сказала она и отхлебнула глоток. — Он вообще меня не любит. Ни один мужчина не любит. Все мужчины эгоисты и подлецы. Им нужно только одно. Мы даем им это. А потом становимся поперек горла. Вы такой же, Пауль?
— Наверное.
— Но при этом милый.
Пластинка кончилась. Игла продолжала скрипеть, монотонно и бесконечно.
— Поставьте Гершвина, — попросила Петра.
— Что именно?
— Что хотите, у меня он весь.
Я поднялся и направился к невысокому стеллажу, на котором стояли пластинки и стал выбирать. Она лежала на диване, смотрела на меня и тянула свое виски.
— Концерт фа мажор?
— Концерт фа мажор.
Я поставил пластинку. Раздались первые аккорды. Я вернулся к Петре. Ее глаза теперь слегка косили. Я подумал, не была ли она алкоголичкой. Но на алкоголичку она не походила. Фортепьянное соло достигло своей кульминации, жалобно вступил саксофон.
— Прекрасно, — сказал я, на этот раз совершенно искренне.
— Чудесно! Вот тот мужчина, с которым я бы сразу легла в постель!
— Все женщины, которых я знаю, сразу бы легли с ним в постель.
— Ужасно, что он так рано умер! — Она растянулась на диване, ее губы открылись. Я пил виски.
— У вас комплексы, да, Пауль?
— У меня? Вообще никаких.
— Из-за вашей ноги. — Носком своей туфли на высоких каблуках она коснулась моего здорового колена. — У вас не должно быть комплексов, слышите?!
— У меня и нет.
— У нас у всех комплексы.
Теперь она приподнялась и подобралась ко мне совсем близко.
Соло фортепьяно закончилось. Снова вступил оркестр.
— Хотите еще выпить?
— С удовольствием, Пауль. — Ее
Она захватила серебряное ведерко и вышла из комнаты. Дверь за ней закрылась. Я прикурил новую сигарету и, слушая музыку, размышлял. Когда я в последний раз был в Рио, там начинали строительство вилл рядом с площадкой для гольфа. Сейчас они, должно быть, заканчивают. Они так быстро строят в Рио. Определенно еще можно будет снять небольшой домик. Большой нам и не нужен, Сибилле и мне.
Я встал и пошел за Петрой на кухню. Я хотел помочь ей со льдом. На кухне никого не было.
— Петра!
Никакого ответа.
В ванной тоже никого. По белому кафельному полу я прошел мимо ванны к двери в спальню.
В спальне горел ночник. Петра лежала на постели. У нее было пропорционально сложенное белое тело. Большие груди с розовыми сосками, длинные ноги, стройные бедра и широкий таз. Она была совершенно голой и смотрела на меня пристально.
— Иди ко мне, Пауль, — прошептала она.
36
На главпочтамте в Вене переговорный пункт работал круглосуточно, это я знал. По-прежнему мело, когда я вылез перед высоким зданием из такси, на котором доехал от дома Петры до города.
— Обождите, — сказал я шоферу.
Прямо по сугробам я зашагал к освещенному входу. На улице не было ни души. Только снег все валил и валил. В некоторых местах я проваливался по колено.
Почтовый служащий был стар. Он беспрестанно зевал.
— Что вам угодно?
Я сказал, что мне угодно.
— Присядьте!
В помещении были только маленькие табуреты. Они были привинчены к полу перед столиками. Кроме меня и служителя, здесь находилось еще семь человек. Все семеро были бедняками, и все семеро спали. Пятеро — на табуретах, положив голову на стол, двое — стоя в обнимку с трубой центрального отопления у входа. Спать под мостом сейчас было слишком холодно.
— Вас соединили. Кабина один, пожалуйста!
Я зашел в кабинку и снял трубку. Послышался голос ночного портье. Я попросил свою жену. Я решил звонить только с почтамтов и никогда из отеля.
— Алло… — голос Сибиллы звучал очень близко, и очень громко, и очень сладко.
— Извини, что заставил тебя долго ждать.
— Ничего, я читала. Как у тебя дела?
— Хорошо, — ответил я.
Через окошечко кабинки я заметил, что на почту зашел полицейский. Я испугался, но потом сообразил, что его волновали только безработные. Он их будил, одного за другим. Очевидно, спать на переговорном пункте строго запрещалось. Сидеть и стоять было разрешено. Бездомные сидели и стояли, безразличные ко всему, только пытались не закрывать глаза.