Господь хранит любящих
Шрифт:
Дом 174 по Альзеггер-штрассе был небольшим, деревянным на бетонном фундаменте. Я позвонил у калитки, но никто не показался. Дом одиноко стоял на склоне. Я сел прямо на снег и стал ждать.
Через полчаса показалась пожилая женщина, поднимавшаяся в гору с сеткой продуктов. Я увидел ее еще издалека. Я сидел на сухом пушистом снегу, а она все приближалась. В сетке она несла овощи — оранжевую морковь, песочного цвета картофель — и пару пакетов.
Женщина была маленькой и сухонькой. На ней было серое пальто с обшарпанным каракулевым воротником, на голове —
— Госпожа Фуксбергер?
— Да. — Она недружелюбно глянула на меня. — Чего вам еще надо? Вчера двое из ваших уже были здесь.
Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно:
— Госпожа Фуксбергер, я не из полиции.
— Нет? — Ее голос был высоким и тоненьким, как у больного ребенка. — Тогда извините. Но с тех пор как его взяли, они все ходят и ходят.
— Вашего мужа арестовали?
— Ну да. На прошлой неделе. Ко всем бедам еще и эта. А если вы не из полиции, чего вам здесь надо?
Я подумал, что хорошо было бы хлебнуть сейчас виски, и сказал:
— Я хотел сделать заказ вашему мужу. Речь идет о картинке…
Она испугалась. Ее лицо передернулось:
— Картинка? Не понимаю! Вы не здешний! Вы говорите не по-нашему! Вы рейхсдойчер [76] ?
Рейхсдойчер… Словечко из лексикона венцев девятьсот тридцать восьмого.
— Да, я немец, госпожа Фуксбергер. Ваш муж и раньше имел дела с полицией?
Она скорбно кивнула.
76
От нем. Reichsdeutscher — имперский немец. (Прим. пер.)
— Это была афера с подделкой паспортов, да? Тогда еще в Вене были журналисты из имперской Германии…
— Господин Калмар, да! — Ее лицо доверительно смягчилось. — Хороший был человек, господин Калмар! Он тогда еще устроил моему мужу адвоката, который его вытащил.
— Именно, — подтвердил я. — Господин Калмар — мой друг. Это он прислал меня. Мне нужен паспорт.
— Боже, как не повезло! — Госпожа Фуксбергер расстроилась по-настоящему. — И они как раз взяли Евгения. Боже, Боже! А он-то всегда говорил, что если когда-нибудь понадобится что-то сделать для господина Калмара или его друга… — Она размахивала своей сеткой. — Что же нам теперь делать?
— Ваш муж все еще в полицейском участке?
— Ах нет, уже снова в предварительном заключении. На него еще с год нечего рассчитывать!
— Мне нужно срочно, госпожа Фуксбергер.
— Дайте-ка подумать… кто бы мог… — Она размышляла, сунув указательный палец в беззубый старческий рот. — …Да, Франц, он может… Но вам к нему нельзя… Сначала мне надо с ним поговорить, а потом уж он позвонит вам…
— Мне надо очень быстро!
— Ну вот поем и сразу поеду. Для друга господина Калмара мы все сделаем. Ну надо же, какая незадача, они, как назло, посадили моего старика!
2
— Алло?
— Добрый вечер, родная. Видишь, снова поздно. Я
— И как Петра?
— В норме. Она выпила только граммов двести вина. И сразу после ужина я отвез ее домой.
— Что вы слушали?
— «Кавалер роз» с ужасающе толстой фельдмаршальшей. Терпеть не могу Гофмансталя [77] !
— Никто и не слушает в опере тексты.
— Вся постановка была в духе Гофмансталя. Но здание очень красивое. Послушай, у меня хорошие новости: сегодня днем у меня был художник.
77
Гуго фон Гофмансталь (1874–1929) — австрийский писатель и либреттист, создавал произведения в духе неоромантизма и символизма. (Прим. ред.)
— И?
— Все в порядке. Картинка будет еще на этой неделе. Ему надо три, в крайнем случае четыре дня.
— А потом ты приедешь ко мне?
— Сразу же.
— Господи, как хорошо! Знаешь, Пауль, я теперь совсем успокоилась и больше ничего не боюсь.
— К тебе хорошо относятся в отеле?
— Прелестно.
— Завтра утром я беру напрокат машину. Сын Петры живет недалеко от Вены в интернате. По средам она обычно навещает его. А завтра она занята на студии. Я пообещал привезти мальчика в Вену.
— А зубы Петра пока еще чистит сама?
— Еще три дня, любимая, только три дня.
— Или четыре.
— Или четыре. Но никак не пять.
3
Рекавинкель — так называлось местечко, поблизости от которого был расположен интернат. Это была деревня в Венском лесу, в часе езды от города.
Я выехал пораньше. Дорога была недавно расчищенной и гладкой. Иногда она шла лесом, иногда вдоль железнодорожного полотна западной ветки. Рельсы блестели на солнце, я то и дело посматривал на них, ведь через несколько дней я поеду по ним к Сибилле.
Интернат оказался большим домом со старомодной мебелью. Обои здесь были такими же темными, как и обстановка, а по стенам комнаты для посещений, в которой я ждал сына Петры, были развешены многочисленные оленьи рога. Из классных комнат сюда доносились детские голоса. Хор первоклашек трудился над таблицей умножения: трижды три — девять, четырежды четыре — шестнадцать, пятью пять — двадцать пять, шестью шест — тридцать шесть…
Дверь распахнулась, и молоденькая учительница ввела Томми:
— Вот, видишь, это дядя, который отвезет тебя к маме!
Томми с любопытством посмотрел на меня:
— А как тебя зовут?
Я назвал свое имя, и он подал мне руку. Он был мал и тонок для своего возраста. Круглое лицо с чувственными чертами и большие темные глаза. Густые каштановые волосы напоминали о том, что Томми пора к парикмахеру — на лоб спадал длинный завиток, который он постоянно смахивал.
— Учительница сказала, ты на машине?
— Да, Томми.