Господа гусары, молчать!
Шрифт:
– Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»
– Муму? – удивилась Алена.
– Мама. Я ее так звал.
– Почему?
– Не знаю. Она говорила, что у меня не получалось сказать «мама», когда был совсем маленьким. Только «муму». Так и пошло.
– Забавно. А где она сейчас?
– Умерла.
– Извини…
– Ничего. Когда нам уже по
– И чем все кончилось? – она прижалась к нему спиной, так уютно, удобно, как две ложки в коробке.
– Да ничем. Они уехали всей семьей.
– В Латвию?
– В Германию. К родственникам. И на прощание я ее все-таки поцеловал. Еще год мы переписывались по электронной почте, а потом все потихоньку сошло на нет. Ну а у тебя? Рассказывай!
Алена потянулась, еще плотнее прижавшись к Стасу, потерлась затылком о его подбородок.
– В первом классе. Его звали Артем. Мы сидели за одной партой. Он на меня никакого внимания не обращал. Я же страшная была. В очках. На зубах пластинки. Две тощие косички. В общем, крысенок. И вдруг он угостил меня конфетой. Уж не знаю, почему. Может, сам не хотел. В общем, я была так растрогана, что взяла и поцеловала его в щеку. От избытка чувств. Это в классе было, на перемене. Все видели. Ну и понеслось: жених и невеста. И тогда он треснул меня рюкзаком. Очень больно. Я рыдала страшно, но больше от обиды, наверно. Учительница его пересадила за другую парту, ну а потом у меня потихоньку все прошло.
– Надо же, какая драма, - Стас рассеянно поглаживал ее грудь, обводя одним пальцем по окружности. – Не могу тебя представить крысенком.
– Отец меня зовет весенним ежом. До сих пор.
– Прикольно. Никакой ты не еж. Ты очень стройная, - он провел ладонью линию от ее груди до бедра.
– И очень красивая.
– Мурр! А твой отец жив?
– Нет, тоже умер. Давно. Десять лет уже. А Муму четыре года назад. Я у них поздно родился. Ему было сорок пять, а ей тридцать восемь. Они вместе в школе работали.
– Учителя?
– Да. Муму русский и литературу, отец историю.
– Тогда понятно, - улыбнулась Алена, повернувшись к нему лицом.
– Что именно?
– Я удивлялась, что у тебя речь… как бы тебе сказать. Немного не соответствует возрасту. Когда сленг – еще ничего, а вот когда что-то рассказываешь, такое чувство, что тебе лет тридцать, не меньше. Но раз у тебя родители были в возрасте, да еще мама русский преподавала, тогда это все объясняет.
– Ты до такой степени замечаешь, кто и как говорит? – удивился Стас.
– Да. Я же тебе говорила, я чистый аудиал. Все вокруг в первую очередь на звук.
– А для меня главное - запах, - он уткнулся носом ей под мышку, лизнул, тяжело положил руку на живот. – И вкус. И на ощупь. Потом на вид, а потом уже на звук.
– Ты кинестетик. А я слепошарый
– Крысенок, еж, крот, целый зоопарк… Я как-то в детстве увидел объявление на столбе: «Продам кротовьи шкурки на шубу». Никак не мог представить себе шубу из крота, он же маленький. Потом в интернете нашел. Обалдел от цены.
– Ну да, - хихикнула Алена. – Примерно половина твоей лярвы.
– Ну ты и язва!
Она глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя лежащей на спине. И этот взгляд – сверху вниз, насквозь. Как магнитные линии сквозь землю.
– Я просто с ума схожу от твоего запаха.
А я схожу с ума от вот этих ноток в твоем голосе, низких, чуть хрипловатых, из самой глубины. Я просто умираю от твоего голоса, когда слышу в нем желание!
– И от вкуса. Рассказать тебе, где? Тебе должно это нравиться – слушать и слышать, правда? Когда ты хочешь меня. Когда я раздвигаю твои губы, - его рука пробралась между ее сжатых ног, пальцы нашли путь в глубину, - а между ними сочится влага. Сок. Когда ты вся течешь. Как сейчас, - он убрал руку и облизал палец, глядя ей в глаза. – Соленый. Горький. Терпкий.
От слов Стаса Алену заливали жаркие волны, по спине пробегала крупная дрожь. Плотный колючий воздух с трудом протискивался сквозь горло, пересохшее так, словно влага со всего тела стекла туда, где только что была его рука.
– Я тоже хочу, - прошептала она. – Попробовать тебя на вкус.
– Правда? – он прикусил мочку ее уха. – И что мешает?
– Я не знаю… как. То есть знаю, конечно, но… чтобы тебе было хорошо.
– Я тебе покажу кое-что. Немножко черной магии.
Алена вспомнила, как пыталась обозначить для себя его взгляд. Сегодня ей на ум пришло другое слово – «порочный», и оно отозвалось еще более сильной вспышкой желания.
Он встал с кровати, задернул плотные шторы, подошел к зеркалу в дверце шкафа.
– Иди сюда. На вкус в другой раз попробуешь, начнем ликбез с азов. Разврат должен быть грамотным.
Алена хихикнула, спрыгнула с кровати.
– Свечи бы зажечь, - с сожалением сказал Стас. – Ну да ладно, и так должно получиться. Только учти. Никаких стеснений и прочей фигни, иначе и затеваться не стоит.
– Да ну! – фыркнула Алена. – Я с тобой себя чувствую какой-то дикой нимфоманкой, и мне это страшно нравится. Может, сначала и было что-то, но уже нет. Сама удивляюсь.
– Ну и отлично. Начнем ручками. Одной. Порно смотрела? Значит, представление в теории имеешь. Я скажу, если что не так. А второй одновременно ласкаешь себя. Клитор. Желательно синхронно.
Алена посмотрела на него удивленно, но от комментариев воздержалось.
– А теперь главный фокус. Смотри в зеркало. На меня. На то, что у тебя в руке. Взгляд сфокусируй так, чтобы ничего другого не видеть. Сможешь?
– Да, - судорожно переводя дыхание, ответила она.
– Представь, что это твое отражение. Я в зеркале – это ты. Ты ласкаешь себя и смотришь на это. Все твои ощущения – мои. Или наоборот, неважно. Прислушивайся к ним, запоминай.