Господа гусары, молчать!
Шрифт:
– Это же вроде анекдот какой-то?
– Ну да, про поручика Ржевского. А я-то не знал. Ума хватило у отца спросить. Он был в шоке, как будто я спросил, откуда дети берутся. Но рассказал.
– Откуда дети берутся? – фыркнула в чашку Алена.
– Нет, это я и без него уже знал. Анекдот. И как-то так вышло, что это осталось последним воспоминанием о детстве. Черт, не знаю, как тебе объяснить. О таком детстве, знаешь – беззаботном, веселом. Как летние каникулы. После четвертого я поступал в Вагановку, балетную академию. И тупо срезался. Такое чувство, что после этого облома детства
– Понятно… Стас, - Алена посмотрела на него из-за чашки, одни глаза над ободком. – А ты сейчас где-то танцуешь, да?
Черт, черт, черт! Это слишком уж рано! Еще не сейчас!
– Ну так, в разных местах. Как, кстати, с матерью разобралась? Не сожрала она тебя?
– Ай! – она махнула рукой. – Разосрались в хлам. Отец мне квартиру нашел. Вечером поеду смотреть.
– Хорошая новость, - Стас вздохнул с облегчением, надеясь, что не слишком явно.
Алена поставила чашку на блюдце, встала, подошла к нему – мягко, по-кошачьи. Положила руки на плечи, глядя в глаза. Села на колени, обняла за шею. Стас поцеловал ее – раз, другой, и вдруг пришло ясное, как все та же космическая пустота.
Может быть, когда он говорил Кристине, что не может себе позволить влюбиться, это еще и было правдой. Но вот сейчас – уже нет. Уже поздно. Может, конечно, это и не классическая влюбленность, о которой пишут стихи и поют песни. Скорее, дикая звериная страсть, когда инстинкт и чутье подсказывают: не та и не другая, а именно эта. Она. Может, где-то в глубине, подсознанием, он понял это еще два года назад. И все это время ждал новой встречи. И то же самое звериное чутье подсказывало: ни с кем никогда так уже не будет. Так остро, так больно. Почти смертельно, на разрыв. Не механическое соединение – слияние воедино. Она могла быть подлой стервой, как ее мамаша, или тупой дурой – это уже ничего не меняло.
Стас нащупал пуговицу на поясе юбки, потом вторую.
– Да сколько их у тебя тут?
Юбка улетела куда-то мимо табуретки. Алена встала, потянулась, облокотилась о кухонный стол, посмотрела через плечо: ну, где ты там? Он подошел, погладил ее по ягодице.
– Мисс, мне очень нравится ваша попа.
– Да ладно, попа, - вздохнула Алена. – Это у Байкаловой попа. Я видел, как ты ее… приласкал.
– У Байкаловой попа – единственное богатство, к ней рука сама тянется. А у тебя – маленькая хорошенькая попка. Вот только веревки на ней явно какие-то лишние.
Он потянул вниз кружевные стринги, и Алена, выбираясь из них, переступила ногами, как грациозная лошадка – сначала одной, потом второй.
– Эй, а как там насчет стратегических запасов? – поинтересовалась она, запрокинув голову ему на грудь.
– Налог на секс? – хмыкнул Стас. – Уплачен. Пойдем к запасам? Или подождешь, пока принесу сюда?
– А принеси.
Когда он вернулся, на Алене не было ничего, кроме чулок.
– Какие все-таки женщины нетерпеливые, - заметил он, расстегивая шорты. – Нет чтобы подождать секунду, устроить стриптиз.
Алена на слово «стриптиз» никак не среагировала. Значит, не добежало еще. А ведь
– Можно я? – спросила она, когда Стас распечатал коробку.
– Знаешь, как? – он насмешливо приподнял брови, и Алена покраснела.
– Стас, я действительно ничего не умею, потому что…
– Потому что трахалась с каким-то придурком. Все, закрыли тему. Мне пофигу. На минутку, первым у тебя все-таки был я. А остальное неважно. Держи, - он протянул ей презерватив. – Ничего в этом нет сложного.
Похоже, она волновалась так, как будто не резинку надевала, а взрывное устройство обезвреживала. Но справилась. Столько женщин делало это до нее. Им нравилось, а ему было абсолютно все равно. Что они, что сам – однофигственно. Но сейчас… Он даже представить себе не мог, что это может быть настолько… эротично – да, именно эротично. Красиво и возбуждающе.
Он взял ее сзади, прижимаясь к ней всем телом. Такую мокрую, горячую, ждущую. И еще успел подумать, что свою женщину – именно свою! – хочется заполнить собою до отказа. Еще больше, еще глубже. Может, поэтому многие недовольны своими габаритами? Хоть уж ему-то грех жаловаться.
Хрень какая, о чем он только думает?
А потом мир вокруг исчез…
15.
Все-таки в прошлой жизни я была кошкой, лениво подумала Алена, мягко изгибаясь в истоме, подставляя всю себя его взглядам и таким же ленивым прикосновениям.
С Олегом сразу после секса ей хотелось забраться под одеяло или одеться – лишь бы он не смотрел на ее тело, которого она отчаянно стеснялась. Со Стасом все было иначе. Она была самой красивой, самой желанной. Пусть только для него одного – неважно, какое ей дело до остальных! Он смотрел на нее – и это было не менее осязаемо, чем касания рук, губ, языка. Его взгляд заводил, будоражил до секса, подстегивал во время, ласкал и нежил после. Так, что хотелось мурлыкать.
– У тебя было много женщин? – спросила она, медленно прокладывая ногтем путь между кубиками пресса, как в лабиринте.
– Много, - не сразу ответил Стас. – Это имеет какое-то значение?
– Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, - Алена хитро улыбнулась.
Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.
– Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, - сказал он и резко повернулся к ней. – Ты уверена, что хочешь знать подробности?
– Нет, - помотала головой Алена. – Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.
– Это можно, - Стас улыбнулся. – Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.
– Ты? Стеснялся? – рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.