Господа гусары, молчать!

Серпента Евгения

– Прекрати! – Алену передернуло от отвращения, и в первую очередь потому, что ей показалось: мать говорит о ней. Потому что каждое слово действительно было о ней – и о Стасе. – Противно слушать!

– Ну конечно, - мать усмехнулась горько. – Дети всегда думают, что родители занимались сексом всего один раз в жизни. Когда их зачали. В темноте и под одеялом. Они же старые! И родились старыми. А секс – это только для молодых.

– Ой, только не говори, что ночью ты папочке звонила! – скривилась Алена.

– Не твое дело!

– Ну разумеется!

Она

рывком сдвинула сковороду с огня и вышла из кухни. Быстро оделась и ушла, хотя в академию было еще рано. Ее знобило, кружилась голова, как бывает в начале простуды. Словно разговор с матерью пробил ту защитную стену, которую она вокруг себя выстроила. Которая помогла более-менее продержаться неделю. Нет, брешь пробил вчерашний поход в кино с подругами - они вдруг показались ей беззаботными школьницами, живущими в мире белых единорогов и принцесс, какающих бабочками. Но мать с ее химией-физикой смела остатки, оставив ее в чистом поле, голую и беззащитную.

Четыре пары провалились куда-то в черную дыру. Алена сидела на лекциях, что-то записывала, с кем-то разговаривала, переходила из одной аудитории в другую, даже, кажется, ела в буфете. А думала только об одном. Вспоминала, как вышла на проспект с Олегом и Стас посигналил из машины. Как он целовал ее, как они поехали к нему домой. И что было потом…

Алена никогда не пробовала наркотики, но ей казалось, что ломка должна быть именно такой. Когда бросает то в жар, то в холод и все тело выкручивает, словно белье в центрифуге. Когда все на свете отдашь за дозу, лишь бы заполнить пустоту, которая пожирает изнутри.

«Mania», - написала она на последнем листе конспекта, обводя жирно каждую букву. А потом – рамкой, двойной, тройной.

А потом вдруг оказалось, что надо идти домой. И это было невыносимо. Невозможно.

Она прошла мимо метро до Первой линии, свернула к набережной… И очнулась, обнаружив себя у Александро-Невской лавры.

«Может, в церковь сходить?» - промелькнуло, исчезая.

Обратно по Невскому. Заходя в кафе – кофе самый крепкий, самый черный, самый большой. Пока не отравилась кофеином – снова закружилась голова, забухало кувалдой в ребра сердце. И вдруг, прямо на пешеходном переходе, пришла мысль, до смешного простая.

Я поеду к нему домой.

Ее толкнули, она чуть не упала и засмеялась.

И как только раньше не додумалась? К чему все эти страдания-терзания?

Может, не откроет дверь. Может, откроет и пошлет на все развеселые буквы разом. Ну и пусть. Потому что это то самое днище, глубже которого уже не скатишься. Дальше просто некуда. Но зато это определенность.

Дура, а сейчас не определенность? Или ты на что-то надеешься? Увидит, растает и поймет, что жить без тебя не может?

Не хочу цепляться за пустую надежду. Даже такую призрачную. Лучше уж никакой.

Давай, давай. Еж – птица гордая. Пока не пнут, не полетит.

Именно так. И желательно пинок такой интенсивности, чтобы до луны хватило полета. Чтобы обратно точно не вернуться.

Удачки тебе. Стране нужны герои – пизда рожает дураков. И дур, что характерно.

Алена

посмотрела на часы – половина десятого. Неплохо погуляла. Дошла до Гостинки, перешла на синюю ветку и поехала на «Пионерскую». А оттуда полчаса пешком до Комендантского. Не на метро с пересадкой, не на маршрутке – чтобы еще немного оттянуть страшный момент.

Облом получился такой скучный, банальный. По принципу «вышел на палубу, а палубы нет». Только вместо палубы во дворе не было синего «Соляриса», Алена специально круг сделала. И окна на третьем этаже слева от лестничных – темные. Даже подниматься и в дверь звонить не стала. Жаль, не лето, а то села бы на скамейку у парадной и сидела до утра. А замерзнуть насмерть врагам назло – это уж слишком. Она и так уже ног не чувствовала. Поэтому вызвала такси и поехала домой.

В квартире было темно и тихо, но сапоги матери стояли в прихожей, пальто висело на вешалке. Алена прокралась в гостиную, открыла бар, отхлебнула прямо из горлышка виски – один глоток, другой. Закашлялась, зажав рот руками. Срубило моментально – еле успела до кровати добраться. Упала и тут же уснула, не раздеваясь.

Утром, когда Алена встала, мать уже ушла. Часы насплетничали, что на первую пару можно не торопиться, все равно не успеть. Может, вообще не ходить? Может, сразу?.. Нет, только не с утра. Лучше вечером, но пораньше.

Я похожа на помойную кошку, подумала Алена, стоя под душем. Кошку, которая прижала уши и вцепилась в тушку голубя, когтями и зубами. Чтобы отобрать, нужно убить.

Включился утренний автопилот: причесаться, накраситься, позавтракать. Только перед одежным шкафом на минуточку перешла на ручное управление. Когда прилетела в голову мысль: а не надеть ли волшебные трусы со слонами? И дырку еще больше расковырять? Фыркнула и отнесла их в мусорник. Достала самые красивые. Зачем? Да черт его знает.

И снова лекции провалились в ту же черную дыру. Вышла после четвертой пары – уже стемнело. Если бы хоть знать, где и как Стас работает. Черт, она вообще о нем ничего не знает!

Все, хватит! Как он там говорил? «Господа гусары, молчать!» Прилипло ведь… Погуглила, нашла тупой анекдот про поручика Ржевского. Неужели из анекдота? И не узнаешь ведь теперь. Или?.. Все, хватит!

Первым, что Алена увидела, когда вошла во двор, был синий «Солярис». Лярва. На том же самом месте. Перехватило дыхание, сердце забило в барабан, спина мгновенно взмокла. Она подняла глаза. Два окна на третьем этаже призывно светились.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - зашептала она, лихорадочно сжимая ручки сумки. – Я уже на все согласна, наверно. На что угодно. Хотя бы всего один раз…

В этот момент к парадной подошла женщина с ребенком, и она крикнула:

– Подождите!

Вышла из лифта, остановилась перед дверью, едва не теряя сознание от страха и волнения, вдохнула поглубже и нажала кнопку звонка.

Тишина. Алена ждала, не решаясь позвонить снова.

Еще немного. Посчитаю до пяти. Раз, два… нет, до десяти. Раз, два… девять… Твою мать!!!