Господин директор
Шрифт:
— Здорово, братиш, — раздался насмешливый голос Егора, и вскоре рядом на скамейке приземлился брат.
— Иди к черту, — буркнул я.
Он, конечно, опять специально назвал меня «братиш», но мне было абсолютно лень реагировать на это.
— Твоя ассистентка позвонила, сказала, что ты тут сидишь, депрессируешь, — сказал он, протягивая мне пакет из БургерКинга.
Я достал из пакета вкуснопахнущий бургер и сказал, впившись в еду зубами:
— Стриптизерша пропала.
— В смысле настоящая стриптизерша? Или та, которую ты называешь стриптизершей,
Я вкратце описал ситуацию, заедая сказанное бургером. Брат выслушал меня, нахмурился и почесал затылок.
— Херово.
Я не мог не согласиться. Егор задумчиво потёр переносицу и принялся накидывать идеи по спасению стриптизерши, но все они были слишком посредственные и слабые. Я отмахнулся и сказал, что надо ждать действий полицейских. Егор молча кивнул, принимая мое решение. А потом протянул мне ещё один бумажный пакет, на этот раз ничем не пахнущий и плоский.
— Что это? — спросил я, открывая пакет.
— Фото. Те, которые ты сделал тогда в студии.
У меня в руках оказалась пачка фотографий, с которых на меня смотрела стриптизерша. Соблазнительная, притягательная, нежная.
— Я распечатал лучшие, — продолжил Егор. — Они все хороши, но последняя просто огонь, командос. Я хочу выставить ее на ближайшей выставке.
Я с удивлением посмотрел на него.
— Но это же не твоя фотография.
— Да плевать, — Егор качнул головой. — Я укажу твоё авторство, если хочешь. Но там такие эмоции, что эту фотографию должен увидеть свет.
Я задумчиво перебирал в руках кадры, пока не добрался до последней фотографии. Егор был прав. Эмоции зашкаливали. Это был последний снимок перед тем, как я рванул к стриптизерше. Она запустила руку в трусики и с такой мольбой смотрела в кадр, что у меня невольно напрягались все мышцы, желая рвануть к ней скорее. На фоне кирпичной стены, большого чёрного станка и свисающих позади цепей стриптизерша — тоненькая и в серебристом комбинезоне — выглядела настоящим миражом. От сочетания нереальности ее вида, интимности движения ее руки в трусиках, мольбы во взгляде и голодной позе всего тела хотелось немедленно наброситься на неё и утолить этот ее голод. Что я и сделал тогда, в студии.
Я сунул снимки в пакет, встал и неспешно повернулся к брату.
— Этот. Снимок. Никто. Не. Увидит.
Я сказал это нарочито спокойно и медленно. Егор должен понять эту мысль на все 100 процентов.
— Да ладно тебе, — Егор прищурился, глядя на меня. — Это же шедевр! За него можно срубить такие деньги!
Я склонился к нему и практически прорычал:
— Я сказал НЕТ.
Егор закатит глаза:
— Ладно, ладно. Можешь выключать своего внутреннего командоса.
Я внимательно посмотрел на него, удостоверился, что он говорит серьезно, и вновь сел рядом.
— Весь бизнес ломаешь, — пробормотал Егор и добавил еще тише. — Я потом у Варвары все равно спрошу разрешение.
— Блядь, только попробуй, — я резко повернулся к нему и с силой схватил брата за плечо, чуть выворачивая его.
— Да что такого-то, командос?!
— Не хочу, чтобы на фото любимой женщины дрочили пол-города! — рявкнул я в ответ. — Это нормальная причина, блядь?! Убедительная?!
Егор выпучил глаза от удивления.
— Любимой женщины? Командос, ты болен.
— Если бы, — я с раздражением оттолкнул его плечо и откинулся спиной на камень.
Это — не болезнь, от которой можно вылечиться. Это — настоящие чувства, от которых все внутренности завязывались узлом.
Варвара
В чем измеряется время в заточении в отсутствии часов или окна? В бесконечной веренице мыслей. Что было бы если бы… Почему именно со мной… Как пережить происходящее…
С последним было сложнее всего. Я не знала, чем себя занять, чтобы не сойти с ума. Спорт? Да, пусть с наручниками, но хоть что-то. Пытаться считать дни? Да, хотя даже на стене царапать палочки не чем. Придумывать и воображать? Это сколько угодно, но поможет ли мне это сохранить рассудок?
От скуки я начала умножать и делить в уме. Ненадолго занимало, но смогу ли я провести так целый год?
В прошлый раз я, помнится, иногда оставляла что-то из еды, чтобы хоть чём-то занять руки. Например, макароны засыхали, и перебирая их я, можно сказать, медитировала. Но после сна обнаружила, что их забрали. Никаких развлечений! Даже сухих макарон.
Вообще, кормили меня достаточно вкусно и сытно, но было сложно оценить в полной мере работу повара, будучи прикованной цепью к стене. Как будто мало было наручников!
Глухонемая женщина, которая приносила и забирала поднос, смотрела на меня с бесконечной жалостью, чем знатно злила меня. Меньше жалости, больше действия! — хотелось мне крикнуть ей. Как, интересно, ей объяснили моё присутствие здесь?
Шесть или семь приемов пищи спустя я сидела на полу, уперев локти в кровать и пыталась причесать руками волосы. Они были уже грязными, и мне страшно хотелось в душ. Я как раз вспоминала свой шоколадный шампунь, как вдруг услышала странный шум в доме. Что-то упало, потом снова. Раздались хлопки больше всего похожие на выстрелы. Рваные крики, снова падения, удары. Что-то происходило в доме, и я с тревогой смотрела на дверь. Нападение? Или помощь? Меня найдут? Или не заметят?
Спустя пару минут мне наконец были предоставлены ответы на вопросы. Дверь с грохотом отлетела в стену — её выломали и сорвали с петель. В комнату ворвались три мужчины в форме спецназа. Их лица скрывали маски, в руках они держали разное огнестрельное оружие, и все трое внимательно смотрели на меня. Один из них чуть склонил голову и сказал, видимо, в рацию:
— Заложник у нас.
— Жива? — послышался треск из динамика.
— Да, — коротко ответил мужчина и затем спросил меня. — Идти можешь?