Господин Изобретатель. Часть I
Шрифт:
Я спросил деда, как Лиза, ответил, что она часто плачет, но понимает кто она и где, всех узнает. То есть, она не сумасшедшая, а просто человек в глубоком горе. Она живет у деда в доме, что делать с аптекой и квартирой, пока не ясно, но, скорее всего, их придется продать, потому что она наотрез отказалась даже поехать туда. Дед хочет, чтобы она жила в его доме, ведь рядом с родным человеком горе легче превозмочь. Он, как может, выхаживает ее, к ней привозят докторов, вот один немец сейчас предлагает электричество.
— Дед, гони этого немца в шею — это шарлатан. Лизе надо хорошо питаться и больше гулять, надо, чтобы ее кто — то сопровождал и разговаривал с ней, может, в театр вывезти ее, хорошую музыку послушать. Хотя я понимаю, что она в трауре и год будет его соблюдать, но как — то надо ее отвлечь от тяжелых мыслей. Главное, чтобы она не замыкалась в себе, этак и до депрессии рукой подать (хотя она у нее сейчас уже есть). Да, пока Лиза не вернулась, ничего нового от ротмистра нет?
— Как нет — жандарм, оказывается, перед выпиской из лечебницы был у нее и показания под роспись снял, крапивное семя! Я не успел еще за Лизой приехать, а местный докторишка потом оправдывался, что, мол, он разрешил, так как, выписывая ее из лечебницы, он считает ее дееспособным человеком и не мог отказать должностному лицу на службе.
— И что она ему сказала?
— Ответила, что все рассказала, что помнила — как было, а потом расплакалась, ну я и не стал дальше выспрашивать.
Тут наш разговор окончился, потому что вернулась Агаша, ведя Лизу под локоток. Лиза успокоилась, даже улыбнулась мне. Мы поговорили о том о сем, о погоде и прочих ничего не значащих мелочах. Потом дед с Лизой уехали.
Значит, ротмистр допросил Лизу до встречи со мной, чтобы я не мог на нее повлиять. Что же, понятно, я бы тоже так поступил, будь я жандарм. Это, конечно, неэтично допрашивать не совсем здорового человека, пусть психиатр и признал его трижды дееспособным. Но, ротмистр действует как машина, хорошая, впрочем, машина, в чем я успел убедиться. Человеческих чувств к подозреваемым у него, видимо, нет, а как тогда этот робот ведет себя с подследственными? Бр — р—р, даже представлять не хочется.
[1][1] Кареты скорой помощи в Москве появятся через 10 лет. Пострадавших привозила полиция или соседи, кто первый успеет, и везли, куда ближе.
[2] Мамеринец — балка, лежащая на стене, в которую упираются стропила
[3] Красную икру в это время специально рекламировали как закуску к пиву, на дворянском и купеческом столе была зернистая черная по 3,3–4 р за фунт, купцы 3 гильдии и мещане ели паюсную или ястычную, в 2 раза дешевле.
[4] В штатской одежде
[5] Ученые, основатели учения об антисептике — борьбе с микробами в окружающей среде, в отличие от асептики — предупреждения заражения этими микробами.
Глава 16. Многое выясняется, но приходят другие проблемы
Подумай про черта — он тут как тут. На следующий день появился ротмистр. Сделал мне комплимент, что я бодро выгляжу и иду на поправку.
— Благодарю вас, Сергей Семенович, — ответил я. — Мне многие так говорят.
— Александр Павлович, я слышал, к вам тетушка приезжала, — сказал ротмистр. — Как вы находите ее состояние?
— Елизавета Ивановна, конечно, выглядит неважно, но ум у нее ясный. — Я насторожился, жандарм ловит меня на том, не признаю ли я Лизу душевнобольной и не начну ли ее оговаривать.
— Я тоже считаю, что она вполне дееспособна и сохранила ясный ум и память. Она вам что — нибудь рассказала из обстоятельств той злосчастной ночи?
— Нет, я и Иван Петрович не стали бередить свежие раны, мы просто поговорили о всяких незначащих вещах, о погоде, и она с дедом уехали. — Я обратил внимание, что ротмистр ничего не записывает за мной, что же, это хороший знак. Или просто отвлекает внимание, чтобы задать главный вопрос.
— Скажите Александр Павлович, а Генрих фон Циммер был доволен работой у вас? Вы с ним никогда не ссорились?
— Сергей Семенович, если я скажу, что у нас никогда не возникало споров по работе и была тишь да гладь и божья благодать, то я солгу. Конечно, у нас были научные споры, когда — то он признавал мою правоту, когда — то я — его. Но на личные отношения или финансовые претензии, наши споры никогда не распространялись, — ответил я, глядя в глаза жандарму. — Генрих получал ту же половину от всех доходов нашей лаборатории, после расчетов с наемными сотрудниками и оплаты материалов. То есть деньги у нас были поровну.
Тут ротмистр достал из портфеля лист бумаги, чернильницу с завинчивающейся крышкой и перо, сказав:
— Александр Павлович, с вашего позволения, я зафиксирую ваш ответ — и он стал писать на листе убористым почерком, без завитушек и виньеток, ничего лишнего.
А ведь он подозревает меня, что же, нанесем упреждающий удар.
— Сергей Семенович, вы подозреваете меня в смерти Генриха? — Спросил я, улучив минуту, — по каким же мотивам, позвольте вас спросить. К чему опять весь этот протокол?
— Бог с вами, Александр Павлович! — Ротмистр прекратил писать, — я всего лишь зафиксировал ваш ответ. У меня нет причин подозревать вас после разговора с Елизаветой Ивановной, но есть определенный порядок ведения следствия.
Прочтите и подпишите свой ответ. — Видимо, жандарм заподозрил, что я не удовлетворён ответом, поэтому продолжил:
— Я как раз хотел порадовать вас, Александр Павлович, — ротмистр закончил писать протокол. — Принято решение передать ваш «Желтый солнечный» для испытаний в Миайловскую Артиллерийскую Академию. Вы же этого хотели сами?
— Да, конечно, я рад этому! — Вот это номер, подумал я, — а кто будет изготавливать взрывчатку и проводить испытания?
— Лаборатория Академии изготовит, а взрывотехники проверят на полигоне, что вы там наизобретали, — ротмистр испытующе посмотрел, как я отреагирую, — там лучшие специалисты в Империи по этому профилю.
— Когда начнутся работы по синтезу взрывчатки и снаряжению боеприпасов, а так же смогу ли я в них участвовать? Дело в том, что я не уверен, что все сделают правильно и должным образом произведут и подготовят заряды для испытаний, — я попытался убедить ротмистра, — мне нужно обязательно смотреть, так сказать, осуществлять авторский надзор.