Господин Изобретатель. Часть I
Шрифт:
Удобно расположив все это великолепие на скатерке, покрыв ею плоскую крышку баула (столика в купе было не предусмотрено), мы выпили за знакомство, потом за дорогу, потом еще за что — то под неодобрительные взгляды аристократических соседей из купе напротив. Но коньячок был хорош, заусочки тоже, хотя как — то не принято коньяк ничем закусывать, так что маринованные и соленые грибки подошли бы более под водочку вместе с расстегайчиками[7] с разнообразной начинкой. Может в этом и таилась неприязнь чопорных аристократов, сидящих напртив, к нашей пирушке. А чем еще прикажете в дороге заниматься? «Превосходительство», разомлев, было и соседям напротив предложил присоединиться к нам, на что они надменно отказались с таким видом, будто профессор предложил им отведать жареную лягушку. Хотя может, аристократы, они более лягушек уважают, а у нас так даже простых устриц не было…
Одним словом, толстяк оказался простым и радушным и я уже поблагодарил судьбу, что не еду с каким — нибудь напыщенным «фон бароном».
— Любезнейший Александр Павлович, вот вы — юрист, судя по всему, преуспевающий, раз в 1 классе путешествуете, — слегка заплетающимся языком вещал «Его превосходительство», — а известно ли вам, сколько расплодилось шарлатанов, лечаших электричеством? И многих ли из них осудили?
— Модест Сергеевич, я уже года два как оставил практику, — ответил я, — но, смею предположить, что ни одного.
— Верно, расплодилось шарлатанов, месмеризм всякий, гипнотизм, — с неожиданной злостью в голосе произнес только что еще пьяненький и добродушный «превосходительство», — несчастные больные им верят, а потом к нам пожалте, в анатомический театр. И все при полном попустительстве властей. — А вы чем, Александр, Павлович, хлеб свой насущный зарабатываете, — тоном допрашивающего жандарма произнес толстяк, — или богатые родители обеспечивают, раз по специальности не работаете?
— Нет у меня богатых родителей, — пытался защищаться я от наскока внезапно впавшего в гневливость профессора, — я зарабатываю наукой.
Да он алкоголик, у них часто бывают такие немотивированные переходы от благодушия к ненависти. Только мне вагонного скандала не хватает! Вон и соседи с интересом уставились на нас — развлечение им привалило нежданно — негаданно.
— Уроки, что ли даете, молодой человек? Знатно, выходит, зарабатываете, — продолжал давить на меня толстяк и подозрительно посмотрел на мои тонкие перчатки, — а, может, вы карточный шулер, милостивый государь?
— Что вы, Модест Сергеевич, — я попытался успокоить разошедшегося анатома, — я — изобретатедь, химик, работаю с анилиновыми красителями…
— Ах, я, старый осел! — вскричал профессор на весь вагон, отчего аристократы здрогнули, — да ведь это — термические или химические ожоги, хотя, скорее, первое. Да и перчатки эти…
Не вы ли, сударь, пациент доктора Вышеградского Леонтия Матвеевича, который в «Военно — медицинском журнале» только что опубликовал статью о лечении химика, получившего при взрыве и пожаре лаборатории ожоги четверти поверхности тела, преимущественно, туловища и головы. У нас в Академии целая дискуссия по этому поводу разгорелась, и ко мне приходили узнать о моем мнении. Говорили еще, что этот химик пытался вытащить из огня своего товарища, разбирая горящие обломки голыми руками! Но ведь вы же представились юристом!?
— Да, окончил Юридический факультет Университета, но всегда интересовался химией, — ответил я, с одной стороны радуясь, что буян успокоился, а с другой — сетуя на то, что сейчас начнутся расспросы, — и потом организовал лабораторию.
— И как продвигались ваши дела? — заинтересованно спросил профессор, — все же юрист и вдруг — увлечение химией!
— Довольно успешно, профессор — не удержался я от похвальбы, — 3 привилегии и четыре международных патента. (удалось получить подтверждение заявки на сульфаниламид в России, во Франции, Британии и САСШ). По одной привилегии продукт выпускается, одна — на испытании — вот еду к Дмитрию Ивановичу Менделееву, и одна еще планируется для промышленного размещения.
— И все — красители? — поинтересовался профессор.
— Нет, нам с коллегой, царствие ему небесное, это он погиб при взрыве, — сказал я, — удалось синтезировать препарат, обладающий доселе неизвестной мощной противомикробной активностью. Это должно перевернуть медицинскую науку и спасти миллионы жизней.
— Вы провели опыты, подтверждающие это? — может быть, вы выступите у нас в Академии?
— Да, мы провели необходимые эксперименты на мышах и сами попробовали препарат, — тут я естественно, соврал, у на и синтез еще не был закончен, но надо вызвать интерес научного сообщества, это ведь не секретный пока тротил, — но все документы, протоколы экспериментов и журнал сгорели при пожаре (вот и объяснение, так сказать, зуб даю что было, а поди — проверь).
Лаборатории у меня теперь нет, попрошу Дмитрия Ивановича и его сотрудников о помощи в синтезе — повторим эксперименты и тогда можно и у вас доложить.
Тут Подъехали к Твери и все пошли на выход — прогуляться и в ресторан. Вышли и мы с Модестом.
— А не пойти ли нам, уважаемый Модест Сергеевич, — откушать чего — нибудь горяченького? — предложил я.
— С превеликим удовольствием, — ответил профессор, — я и сам собирался вас это предложить.
В ресторане мы заказали маленький графинчик водочки и по тарелке селянки. Именно селянки, а не солянки, каковой мог бы считаться рассольник. А блюдо, которое испокон веков готовят на железной дороге из ветчины, колбаски, мяса двух или трех сортов, с каперсами, оливками и лимоном. Все это долго должно томиться не менее 8—10 часов (в более позднее время — в котле раскачивающегося на ходу вагона — ресторана) и является незаменимым добавлением к рюмке холодной водки в запотевшем лафитничке (Лафитничек — это такая граненая коническая рюмка на короткой ножке). В наше время нужно держать водку в морозилке и туда же поставить на полчаса лафитнички, чтобы водка не нагрелась. А как будет здесь, не знаю…
— Водка холодная? — спросил я полового. В тверском ресторане был именно половой, а не вышколенный официант, как в Москве.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, — со льда — с.
— Ну вот, груздочков еще, огурчиков малосольных с укропом, пирожков с капустой (свежие ли?), и давай, неси все сразу, — распорядился я, — а то не успеем.
— Успеете, ваше сиятельство и ваше превосходительство, час — полтора будем стоять и без пассажиров первого класса поезд не уйдет — с! — успокоил нас половой, — так что сначала закусочка, а потом и селянку вам принесу с пылу — с жару — с.
Все было выше всяческих похвал, свежим и вкусным. Мы еще успели вдоволь напиться чаю, я расплатился и оставил щедрые чаевые, на что половой, кланяясь, провожал нас до выхода. Вернулись в вагон при втором звонке и продолжили путь.
[1] Зря попаданец беспокоится, иногда вагоны 1 класса ходили полупустые: статистика 1896 года гласила: из 50,5 млн. пассажиров I классом было перевезено 0,7 млн. человек, II классом — 5,1 млн., III классом — 42,4 млн. человек.
[2] То есть, ваше сиятельство