Господин изобретатель. Часть III
Шрифт:
– Казаков интересовали только ценные вещи, а блокнот они, скорее всего, там же и бросили, на месте боя. Трофеи складывали в одну кучу, – где я потом и увидел вещи явно европейского происхождения, и, когда вас подобрали, понял что портсигар и бумажник – ваши. А то, что не отдал сразу, так это, чтобы не было искушения сбежать, когда дошли до людей, кому вы без денег нужны?
– Да, все деньги целы, – с удивлением сказал Шлоссер, заглянув внутрь портмоне.
– Только не спешите к Абу Салеху, скоро от него приедут люди, с ними вам безопаснее будет возвращаться. А теперь нам пора идти встречать Новый год по русскому календарю. Рождество мы праздновали вместе с абиссинцами, только оно у нас менее шумное и через неделю наступает новый год, а абиссинцы празднуют Новый год в сентябре, как когда-то и на Руси было, пока царь Петр не ввел у нас европейские обычаи. Так что, приглашаю вас уже не пленником, а гостем, на наш праздник.
Мы с полковником поднялись наверх, где уже все собрались возле стола, чарки были налиты, на столе были фрукты, хлеб и вот внесли горячий шашлык на шампурах. Я поднял чарку и поблагодарил своих соратников за службу, пожелав им здоровыми вернуться домой. Все выпили разведенного спирту и принялись было закусывать, но Нечипоренко, дождавшись, пока все заели спиртное, велел внести котел с рисом. Пока все переглядывались, а чем же есть, молодые казаки всем поставили миски и подъесаул произнес, что господин посол всем сделал подарок, заказав серебряные ложки на память о нашем походе и стал их раздавать. Ложки всем понравились и тут же стали раскладывать рис и есть его этими самыми ложками.
Нечипоренко велел разлить еще по чарочке и два казака внесли что-то покрытое шелковым платком. Аристарх Георгиевич сказал, что казаки решили подарить Александру Павловичу сундук для бумаг и ценностей, чтобы никакие люди, вроде племянника голозадого абана, не рылись в его вещах. С этими словами Нечипоренко сдернул плат и всем был продемонстрирован большой ларец темного дерева, покрытый затейливой резьбой, изображающей охоту на слонов и львов: с одной длинной стороны были слоны в джунглях, с другой – львы в пустынной степи. Я подошел поближе: это действительно была мастерская работа резчика – звери и люди были выпуклые и «как живые». Казаки поставили ларец и я откинул крышку – там было несколько отделений под деньги и бумаги. Мне очень понравился подарок: я поклонился казакам и обнялся с их атаманом.
– Здоровье Александра Павловича! За нашего храброго и умного начальника. Ура! – провозгласил тост Нечипоренко и все выпили до дна, даже немецкий полковник.
Потом еще раз выпили за здоровье Государя Императора, пропев гимн, затем притащили луженый таз, положили крест-накрест шампуры (шашки никто не захотел на такое дело давать) на них водрузили сахарную голову облили ее спиртом (хотя положено было ромом, но рома нет, а в полевых условиях и спирт пятидесятипроцентный гореть будет не хуже) подождали, пока впитается, потом еще налили спирту и подожгли. Сахарная голова загорелась синеватым пламенем и в таз с разведенным спиртом начали капать горячие капли карамели, растворяясь и давая характерный коричневатый цвет. Почувствовался запах жженого сахара, а все сидели и смотрели молча на таинство приготовления. Командовал здесь Стрельцов, видимо, в столичном кавалерийском училище этот ритуал проделывался много раз. Сотник даже что-то декламировал нараспев из Дениса Давыдова, а казаки посчитали, что эти заклинания являются необходимой составляющей таинства. Наконец вся голова сгорела, в чан влили сок десятка раздавленных лимонов, затушив пламя [69] и стали суповым половником разливать жженку. Поскольку все уже немного замерзли, горячий алкоголь пошел на ура: все повеселели, раскраснелись (на стол поставили масляные лампы), начали петь песни. Потом кто-то притащил бубен и начались пляски. Притащили гомбу [70] с тэчем. Тэч был настоящей медовухой, то есть забродивший мед без обычного для тэча вкуса браги и дрожжей (казаки им разжились во время визита к местному полицмейстеру).
69
В гусарской традиции для этого используется шампанское.
70
Гомба – большой глиняный сосуд, шарообразный внизу, и с горлышком в виде перевернутого конуса.
Я не помнил, как добрался до постели, а наутро у меня жутко болела голова, пожалуй, это было первое настоящее похмелье за два с половиной года от момента вселения в Шуркино тельце. Страдающим голосом я позвал Ефремыча:
– Иван Ефремыч, родненький вы мой, – простонал укушенный «зеленым змием», – нет ли у нас кофейных зерен пожевать?
– Как же, есть, Александр Павлович! – ответил денщик бодро, – Только зачем жевать, давайте я вам кофею заварю..
И правда, через некоторое время мне была вручена большая кружка бодрящего напитка и сразу стало легче. Поблагодарив Ефремыча за спасение жизни царского посла, я сказал, что хочу тут же его наградить сапогами с собственного, нет не плеча, да и не с ноги, в общем:
– С Новым Годом тебя, дорогой Иван Ефремович, носи на здоровье, пусть твоим пострадавшим на царской службе ногам будет полегче, а если ты не в седле, то вот тебе султанские тапки.
Преподнес денщику подарки, старик был тронут и благодарил за заботу.
Потом сел писать письма, зашифровал отчет Обручеву и отправился к отцам-капуцинам. Принявший меня падре, он же главный почтмейстер курьерской почты принял корреспонденцию на имя начальника русского госпиталя (вот еще конверт с запиской для него), а если его там уже нет, то просто отправить телеграфом отчет в Петербург, генералу Обручеву (возможно, что придется поставить визу у консула). А два письма, в Цюрих и в Москву, – обычной международной почтой. Получив за труды тридцать франков золотом, падре раскланялся и проводил меня до выхода, сказав, что через две недели, максимум, я узнаю об отправке.
Потом зашел к ювелиру Исааку. Исааак рассказал о том, что показал образцы купцам. Моя цена слишком высокая, вот если бы красить здесь и продавать по цене в два раза меньше, то тогда это было бы выгодно и они могли бы брать ткани тысячами локтей, развозя их на всю Африку. Это касается тканей с цветочками (то есть, ситца). Пурпурный шелк их очень заинтересовал даже по большой цене – это ведь царский шелк для вождей и их жен, там платить будут золотом по весу, а то и вдвое, если шелк тонкий, а согласно образцу, так и есть. Пурпурного шелка здесь вообще никто не видел, знают, что такой шелк был у базилевсов Византии. Я сказал, что у меня есть с собой большой сверток, весом не меньше десяти килограммов, только одно условие – прошу продавать его не в Абиссинии, а чем дальше, тем лучше, так как один сверток уже отдан жене раса Мэконнына, а другой будет подарком жене негуса, а женщины не любят, если кто-то появляется в таком платье как у нее и шелк у купца могут просто отобрать. В следующий приезд я могу привезти хоть сто таких свертков – рулонов. А сейчас готов отдать 10 килограммов за 30 тысяч талеров, если одному купцу много, пусть делят, а ты, Исаак, можешь быть посредником и еще свой процент иметь (вижу, что такой гешефт Исаака заинтересовал). А я подумал, что, продав рулон «царьградского» шелка и добавив остаток денег в более чем 45 тысяч от выкупа за Салеха, я могу выкупить диадему для Маши.
Исаак согласился и я предложил ему, что я вношу деньги шелком и наличными – золотых монет на 20 тысяч талеров и 25 тысяч талеров серебром, после чего он начинает работу, так и ударили по рукам. Еще раз попросил посмотреть красные камни, Исаак сказал, что это кенийские рубины, их мы выбрали четыре: два больших и два – поменьше. Крупные бриллианты – по центру диадемы, в окружении более мелких и затем размер камней уменьшается ото лба к вискам. Попросил сделать из белого золота, но Исаак не знал, что это такое, тогда я сказал «электр» [71] и он согласно кивнул, похвалив в меня за то, что я не стал заключать много бриллиантов в желтое золото – их блеск бы несколько померк.
71
Электр – сплав золота, где половина серебра, поэтому цвет его почти белый, с легким золотистым теплым оттенком, был известен еще древним грекам.
Приехав в гарнизон, узнал, что был человек от раса и завтра мне назначено за час до полудня быть во дворце (рас попросил взять с собой картинки дворцов). Достал альбом, обернув его ситцевой тканью, и полрулона Ефремыч отмотал в качестве подарка жене раса. Для детей взял четыре фигурки Фаберже: зайчика, белочку, сову и медвежонка. Среди кубков нашел несколько с видами Петербурга: на одной стороне Зимний дворец, на другой – Петергофский каскад. Взял один кубок для раса в качестве наглядного пособия, чтобы бил им по башке архитектора-индуса, поселившего его в сарай (хотя «сарай» – по-тюркски «дворец», все правильно). Утром взял бричку, попросил казака и Артамонова бросить туда сверток пурпурного шелка, мешки с талерами и золотыми от выкупа за Салеха, погрузил подарки и альбом и мы поехали. Сначала заехали к Исааку, выгрузили то, что причитается за диадему. Шелка по весу оказалось чуть больше, но это не страшно, после сочтемся. Золотые монеты я не тратил, но их оказалось 1999, вспомнил, что одну монету отдал за самородок и добавил 20 франков. Талеров оказалось чуть больше двадцати семи тысяч. Так что, денег достаточно, пусть ювелир работает.
Меня встретили и провели в кабинет раса, я не стал надевать парадный фрак и ограничился белым мундиром с орденом Св. Владимира. Начали с государственных дел. Мэконнын сообщил, что послы африканских стран уже ждут нас в пограничном городке, откуда местный начальник прислал гонца. Завтра выступаем. Я спросил, сколько казаков и пулеметов брать с собой. Рас ответил, что он решил, во избежание лишних расспросов, не афишировать пока контактов с русскими, но показать, что у него есть эффективное оружие. Поэтому я могу не ехать сам, а послать вместо себя двух казаков с пулеметом и двух метателей гранат. Я возразил, что, действительно, контакты с русскими напоказ выставлять рано, а вот выдать меня за француза, тем более, что говорить мы будем по-французски, можно. Кроме того я возьму с собой немецкого полковника, которого освобождаю, так как немцы выполнили мои условия, и люди Салеха (сам он, наверно, не приедет, так как нога у него еще не срослась), заберут его с собой. У тех, кто будет доносить англичанам, а такие среди гостей тоже есть, сложится впечатление, что Германия и Франция договорились поддерживать африканских правителей в их борьбе против англичан. Я буду говорить с тобой по французски и выступлю перед гостями, а ты потом, без меня, скажешь, что сейчас важно остановить продвижение англичан на юг (махдисты с тобой сразу согласятся), а потом ты знаешь как избавится и от немцев и от французов, натравив на них тех же англичан. И пусть «али» [72] режут друг друга и оставят в покое Африку.
72
Али – презрительная собирательная кличка всех европейцев, независимо от страны, то есть «белые люди» с уничижительным оттенком.