Господин канонир
Шрифт:
Габерон недоверчиво приподнял бровь.
— Шутишь!
— Нет, теперь отчетливо слышу.
Сам Габерон не слышал ничего, кроме привычного шороха ветра и скрипа дерева — звуков, сопровождающих каждый корабль от рождения и до смерти. Что ж, человеку, который прожил жизнь, возясь с пушками, глупо уповать на хороший слух. Может, оттого среди канониров редко случаются музыканты?..
Габерон вслушивался так напряженно, что едва не перевернулся в гамаке.
— Чуткое у тебя ухо, — проворчал он, силясь восстановить утраченное равновесие, — Что
— Нет, — Тренч уверено мотнул головой, — То же, что обычно. Про Восьмое Небо и старого Буна.
Габерон преувеличенно весело рассмеялся и смахнул со лба пот.
— Ах, это… Это ерунда. «Баллада о Восьмом Небе», дай Роза памяти, кто ее исполняет… Ага. Ансамбль «Барон фон Самстаг и Злая Белая Скво».
Услышав это, Тренч отчего-то не вернулся к чистке пушки. Напротив, бессмысленно вертя в руках щетку, уставился в проем орудийного порта, где смотреть было совершенно не на что, если не считать обрывки облаков, похожие на клочья паутины в углах оконной рамы.
Габерон мысленно вздохнул. Как и все канониры, он отличался прирожденным чутьем. Он всегда чувствовал, в какой момент рявкнет вражеская пушка или когда корабль резко сменит галс, вынуждая орудийную обслугу судорожно менять прицел. Подобное чутье распространялось и на неудобные вопросы. Габерон чувствовал неудобный вопрос еще до того, как тот выпорхнет из чужого рта.
— Она часто слушает эту песню, — осторожно сказал Тренч.
Габерон постарался что-то неразборчиво промычать, надеясь, что это сойдет за ответ. Благо в реплике инженера вопросительных интонаций не было и, формально, считаться вопросом она не могла. Но тот не отстал.
— Она так любит именно этот ансамбль?
Габерон промычал что-то нейтральное. Но инженер оказался приставучее, чем рыба-прилипала.
— Я заметил, она и другие песни слушает. Но тоже про Восьмое Небо. Это… — Тренч нерешительно поковырял пальцем тусклую медь, — Это что-то религиозное? Я имею в виду, все об одном и том же… Я…
— Ох, — Габерон сердито воззрился на помощника, но тот невозмутимо ждал ответа, — Если хочешь поговорить о музыке, найди себе другого собеседника. Моя музыка — скрип лафетов и грохот пушек!
— Чаще всего я слышу скрип расчески и грохот флаконов, — Тренч скупо усмехнулся в свойственной ему манере, чем вызвал у Габерона безотчетное желание схватить первую пролетающую рядом медузу и запустить ему в голову.
— Мужчина должен выглядеть как мужчина, — с достоинством сказал он, — Когда-нибудь ты это поймешь.
— Надеюсь, это случится до того, как «Воблу» выследят по запаху твоих духов, — пробормотал Тренч, морща нос, — Пахнет просто ужасно.
— Это «Квартермейстер», — пробормотал Габерон, чувствуя себя уязвлено, — Стоит по пять крон за унцию, между прочим.
— Ты можешь сэкономить все пять, если раздобудешь дохлого пескаря, пролежавшего неделю на верхней палубе, ушную серу и кочан тухлой капусты.
Вытащив из жилетного кармана белоснежный платок,
— Сдаюсь. Разбит и сметен шквалом твоего красноречия, теряю высоту.
Но Тренч по своей натуре не был жестокосердным, в этом Габерон давно убедился. Наверно, в тот самый день, когда тощий инженер в замызганном брезентовом плаще впервые ступил на палубу «Воблы».
— Прекрати паясничать, — сказал он, морщась, — Я просто хотел спросить про музыку.
— Ты хочешь знать, почему капитанский патефон поет исключительно печальные баллады про Восьмое Небо?
— Да. Мне кажется, такого рода… песни не способствуют хорошему настроению команды.
— А что такое Восьмое Небо, Тренч?
Инженер замешкался. Видно, не ждал подобного вопроса в лоб.
«Так тебе, — мстительно подумал Габерон, наслаждаясь его замешательством, — Вот что у нас, канониров, называется накрытием с первого залпа!»
— Это… Ну, если взять…
— Можешь не шлифовать формулировку. На этом корабле нет ни философов, ни теологов. Ну разве что мы забыли парочку в трюме после прошлого рейса.
Тренч напрягся. Слова из него приходилось вытягивать, но это того стоило — каждое свое слово инженер придирчиво и тщательно взвешивал, тщательнее, чем иные взвешивают порох.
— Это такое… место. В небе, на очень большой высоте, куда не подняться человеку. То есть, как бы выдуманное.
Габерон приподнял бровь.
— Как бы?
— Мифологическое, — выжав такое сложное слово, Тренч надолго замолк, — Считается, что туда попадают души погибших небоходов, да?
— А еще там дуют медовые ветра, облака состоят из сахарной ваты, вместо дождя льется шампанское, а жареная рыба сама залетает в рот. Миленькое местечко, наверно, а?
— Но ведь его не существует, верно? То есть, это только миф, легенда…
— Его не существует, — заверил его Габерон, — Как не существует гигантской рыбы из Нихонкоку, уничтожающей острова. Как не существует Музыки Марева. Как не существует Мудрого Окуня, которого можно встретить на муссоне с зюйд-веста и который знает ответы на все вопросы… Восьмое Небо — старая зажившаяся на свете сказка. Но так уж случилось, что небоходы любят сказки, и чем они глупее, тем лучше.
— Его многие искали, — Тренч пригладил ладонью взъерошенные волосы, непроизвольно вызвав у Габерона всплеск ужаса, — Я читал. Готланд в свое время снарядил дюжины экспедиций. Были даже целые эскадры…
— …которые возвращались к родным островам через пару лет, потрепанные ураганами, едва держащиеся в воздухе и полные умирающих от цинги дураков, — Габерон издал неприятный смешок.
— Я не верю в Восьмое Небо. В Розу Ветров верю, но в это…
— И правильно делаешь. Наукой давно доказано, что никакого Восьмого Неба не существует. Его не видели даже самые мощные телескопы, не нащупывали метереологические зонды, не чувствовали специально обученные поисковые окуни. Даже апперы, уж на что живут на умопомрачительной высоте, ничего такого не встречали.