Господин Ветер
Шрифт:
Игрушка отраженная в кафеле. Тележка резко развернулась и въехала в помещение палаты.
Щелчок, еще щелчок.
— Электроды, — услышал он жесткий голос ангела.
Крис не видел но знал, что к его вискам тянутся пиявки с резиновой кожей и электрическими внутренностями, знал, что эти пиявки вскоре присосутся к его вискам, к его лбу, чтобы выкачать все, о чем он может думать.
Он попробовал пошевелиться, мотнул головой. И ангел тут же отреагировал на движение.
— Завяжите ему глаза. И зафиксируйте, наконец, голову.
Темная пелена упала на Кристофера. Но перед этим он увидел руки и лицо. Гладко выбритое лицо сорокалетнего мужчины. «Он шутить не умеет, — вдруг подумал Кристофер, — страшны те люди, что не понимают шуток».
С этой мыслью Крис проснулся. Он ощутил на своем плече тепло — Галка спала рядом, уткнувшись в него носом. Остальной народ уже сидел возле подноса с чайниками и чашками. По кругу шел косяк. Кристофер видел струйку дыма, ползущую кверху.
— А в Сибири что, в Сибири негры живут, им полотенца раз в год высылают, вот они на них и вешаются.
Крис попытался вспомнить, где он это уже слышал.
Да, точно, Венечка Ерофеев в исполнении Сени Скорпиона, олдового волосатого сторонника винного опьянения. Крис, будучи еще совсем пионером, видел его у Дэгэ, Сеня жил выше этажом, c какой-то симпатичной герлой, кажется, Региной, и вписывали они с Дэгэ по очереди — ибо у Дэгэ — родители, а у Сени — сосед-мент, но тогда родители Дэгэ специально скипнули, потому что была его свадьба, жених в военной форме с медалями на спине, полуцивильная невеста в чем-то шелковом розовом, и гости, кучка испуганных воистину сайгоновским размахом пьянки одноклассников, плюс те, кто творил этот размах. На стене комнаты были горы, такие же, как здесь, за окном , за пеленой домов и деревьев, и тощий ангел, и картина под названием процессия, и старинный шкаф в углу, с которого кто-то что-то вещал. Эта дикая пародия на цивильную свадьбу (Дэгэ препоручил подготовку своим друзьям, а те, сообразно собственным желаниям купили банку огурцов — как бы на закусь и несколько ящиков водки) продолжалась несколько дней, с криками «Борька!» вместо «Горько!», с бесконечным блюзом-блюзом-рок-н-роллом, со стуками соседей в стену, с хавкой, которую притаскивали гости, и вот, в один из этих дней, когда Ляп проверял качество принесенного торта-наполеона путем сжимания его в кулаке: «Настоящий наполеон должен хрустеть, а этот — не хрустит!», когда за столом, по-прежнему уставленном бутылками водки, стали обсуждать вкусовые качества одеколонов, Сеня вспомнил «Москву-Петушки». Венечка еще был жив, а книга ходила в виде перепечатки, и Сеня цитировал рецепты коктейлей, а затем про Сибирь и негров .
Крис осторожно выполз из-под спальника.
— Доброе утро.
— Смотрите, у Криса прямо нюх на траву.
— Да я не любитель, но…
— Крис, короче. Бум шанкар? — спросил Саид.
— Бум. — Кристофер перехватил протянутый косяк и затянулся.
Трава сразу куда-то потащила, куда — Крис еще не знал, каждая трава работает по своему… Вчера курил, позавчера курил, а сегодня такой сон.
— Бум Шанкар, тут-тум-тум-тудум.
Да здравствует Джа. Суфии прославляют Джа и солнце. Зеленый желтый и красный — это цвета ковра под моим телом, цвета растафари, и отсюда, из центра Азии, до Ямайки всего один шаг, одно движение руки, вставить кассету и нажать плэй. Кристофер встал на четвереньки и подполз к подносу.
— Сон дрянной снился, — Он, взял первую попавшуюся чашку и отхлебнул глоток, словно чай мог смыть изнутри неприятные остатки сновидения. — Больница.
— Плохо там — хорошо здесь, — лениво произнес Гора, продолжая раскачиваться в такт музыке.
— Галка проснется, чаю попьем и на трассу. Суфий нигде не гостит больше трех дней.
Крис посмотрел в ее сторону. Галка уже разлепила глаза, и он подполз к ней.
— Солнце уже высоко. Пора вставать. Пора лететь, Галка, — сказал Крис и легко прикоснулся к ее губам.
— Угу. — Она снова прикрыла глаза.
— Наш незримый самолет уже на взлетной полосе. — Кристофер любил рассказывать сказки, и сейчас трава потащила его на очередную телегу. Он видел этот самолет, маленький, застывший посреди взлетного поля. Музыка будет шлемом авиатора, он взлетит над собственным сном, — продолжил Кристофер. — Вот он идет по упругой земле, чтобы разогнаться и взлететь. И этому полету не помешают ни тяжелые сапоги, ни груз дней за его спиной. У его птицы большие крылья. Вот он надевает кожаные перчатки, он пристегивает парашют. Защитные очки блестят на его лице. Но что это? — Кристофер сделал паузу и Галка улыбнулась. — Почему он остановился неподалеку от взлетного поля? Что так привлекло его внимание? Маленький цветок, самый красивый из всех, что он когда либо видел. И он не может идти дальше, он не может оторвать взгляда от радужных лепестков. Они дрожат на ветру, а тяжелая машина продолжает стоять на поляне сверкая серебром, как огромный кусок льда.`И все полеты вдруг приобретают для него новый смысл. Он понимает, что сейчас взлетит, сам, такой как есть, ибо для настоящего полета не нужно никаких шлемов, парашютов, перчаток, дирижаблей, воздушных шаров и аэропланов, он будет разрезать свинцовые облака и небо прольет ласковый дождь на цветок, жизнь которого, как и жизнь пилота — одно мгновение, но в этом мгновении тучи разбегаются, словно испуганные овцы, и пилот возвращается вниз по радуге.
— Значит он был в Раю? — Галка потянулась. — Ведь радуги ведут в Рай.
— Не знаю, где он был… Может, и в раю, но я вижу и его, и цветок. Я хочу сегодня на трассу. Как ты? Едешь к своему Сэнди?
Крис давно знал Галку. Он знал также, что в Ебурге ее ждет не дождется некий Сэнди, полуцивильный парень, владелец музыкального клуба и предмет незлобных насмешек Криса. «Это у тебя от ревности, — сказал он сам себе, — не привязывайся. Галка — птица свободная».
— Сэнди пока далеко, — просто ответила Галка, — а я с тобой.
После этого разговора был чай и трава и долгие сборы — то Кристофер, то Галка все время тормозили, и лишь к середине дня они оказались на выезде из города.
Однообразная бесконечная трасса, отороченная зарослями кустарника. И те же песок и пыль. Правда, осень на некоторое время уступила место лету и ветра не было.
Сначала их взял пожилой казах на МАЗе. Немногословный, типичный восточный драйвер, лицо которого напоминало высохшую луковицу. И разговор в кабине протекал по типичной схеме, выглядевшей приблизительно так:
— Откуда? — спрашивал водитель не отрывая взгляд от дороги.
— Из Алма-Аты.(Ташкента, Бухары, Самарканда и т.д.)
Далее следовала долгая пауза — гудел мотор, водитель по прежнему смотрел на дорогу, и, казалось, напрочь забывал о пассажире (пассажирах). Этот момент Кристофер любил передразнивать в компании друзей: надувал щеки, гудел, и, устремив взгляд вдаль, сжимал руками несуществующий руль.
— Живешь где? — через полчаса следовал второй вопрос.
— В Питере.
И снова — полчаса молчания. Только голос мотора.
— Дети есть?
— Нет пока.
Пауза. Бжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж.
— Ты геолог?
— Нет, путешествую.
Бжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж.
Далее, после очередной паузы, вопросы варьировались. Но очень часто следовало: