Господин Ветер
Шрифт:
Коврик сворачивался трубой, внутрь опускался сложенный спальник, пара другая книг, теплая и просто одежда, фотоаппарат и всякая мелочь типа запасных струн, слайда, кабадастра. Стопник — в задний нижний карман, туда же — алюминиевую флягу, в задний верхний — полотенце и кружку. В боковых кармашках обитали: с одной стороны –фонарик, спички, нож и бечевка, с другой — ложка, зубная щетка, паста и мыло. Клапан предназначался для полиэтиленового тента-подстилки-накидки и маленького полотенца. Плюс сверху на специальные крепления пристегивался чехол с гитарой. Палатку Кристофер брал с собой редко — лишь когда ехал в холодные места с какой-нибудь герлой. Или на Рейнбоу — в радужный лесной лагерь, человеческий муравейник, притягивающий множество различных кайфовых людей со всего света.
Там его прикололи не палатки — индейские типи. Это были настоящие дома — теплые, сухие, с очагом в центре, полные запахов леса, цветов, хвои, а не влаги и синтетики. Правда, в отличие от килограммовой палатки, типи весил около двадцати.
Первый в Мире Rainbow Gathering — Cбор Радуги состоялся в Америке в 1972 году. Приглашение на него выглядело примерно так (перевод с английского Васудэвы):
«НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
ГОРОД МАНДАЛА
для всех людей
Мы, братья и сестры, дети Бога, семьи жизни на земле, друзья природы и всех людей, дети человечества, зовущие себя племя Семьи Радуги, покорно приглашаем:
все расы, народы, племена, общины, мужчин, женщин, детей, личностей — из Любви;
все нации и национальных лидеров — из Уважения;
все религии и религиозных лидеров — из Веры;
всех политиков — из Милосердия
присоединиться к нам в нашем общем сборе, чтобы выразить наше искреннее желание мира на земле, гармонии между всеми людьми…»
Так это начиналось.
И несколько лет назад появилась Русская Радуга, которая пришлась по душе людям круга Кристофера: я поостерегусь употреблять истертый годами ярлык «хиппи», ибо многие из них, несмотря на образ жизни близкий к хипейному, хипями себя не считают, я не буду употреблять также слово «система» — поскольку оно напрочь искусственно и было придумано журналистами, проще сказать — Люди Радуги, Братья и Сестры. (В любом случае, определяя и называя, мы ставим какие то рамки, пытаемся сузить и ограничить то, что ограничить невозможно.) Все коммуны похожи друг на друга, но в отличие, скажем от Гауи, существовавшей еще в совдеповские времена, на Радуге не бывает той агрессии по отношению к «истэблишменту»: ментам и прочим представителям власти. Некоторые из Людей Радуги — вполне цивильны. Я, например, тоже считаю себя членом этой огромной семьи, если не братом, то, по крайней мере, племянником или дядюшкой, и мне нравится, что свобода и ненасилие, как над другими так и над собой (а есть ли граница между мной и другими?), один из главных ее принципов. На европейских Радугах народ поет песню, в которой повторяются слова:
«TRUTH, SIMPLCITI AND LOVE».
«ПРАВДА, ПРОСТОТА И ЛЮБОВЬ».
На Рэйнбоу я впервые увидел типи, определяемые в энциклопедии как «переносные жилища североамериканских индейцев: шалаши конической формы, покрытый бизоньими или оленьими шкурами». Люди Радуги вместо бизоньих и прочих шкур используют обыкновенный брезент.
По словам Волоса, одного из шаманов колхоза Саарема (об этом шаманском колхозе см. следующие отступления), типи устанавливается так:
«Сначала, однако, идешь в лес, шесты искать, рубить, тащить. Нужно штук четырнадцать: двенадцать на типи и два ветровых. И чтобы прочные были. Потом народ зовешь, типа «Бум шанкар» или чаю попить, и телегу гонишь, подписываешь всех: «Вот, хочу показать как типи ставят, только помочь надо».
Затем шесты обтесываются от сучков и коры, чтобы на бошки не сыпалась, да и ткань не рвалась, не цеплялась. Затем треногу вяжешь, устанавливаешь. Правда, некоторые хиоки четыре шеста связывают, но на то они и хиоки (о хиоках см. следующие отступления). А остальные шесты вокруг этих трех по движению солнца, от входа. А вход на восток должен быть. И если ставит правильный индеец, то конструкция напоминает крылья, а если хиок, то — веер или пучок соломы. На последнем шесте поднимаешь и закидываешь покрышку. Ее можно заранее сшить. А можно и на месте. Из двух палаток — чипи, из трех — типи. Типи от чипи только хозяином да размером отличаются. Покрышка — это настоящее индейское слово. Оттуда ведь поговорка пошла: «ни дна ни покрышки». Значит ее натягиваешь, вставляешь два ветровых шеста в лопухи (лопухи — тоже настоящее индейское слово — это отвороты в верхней части типи для выхода дыма и вентиляции). Затем полог внутри делаешь, растягиваешь и к земле приваливаешь камнями, чтобы не дуло и тяга ништяк была.
Затем — очаг. Камнями его выкладываешь, Дорогу Огня ко входу проводишь. А если плавать в дожди не хочешь, то хорошо бы типи еще и снаружи окопать.
Затем много чего можно делать: кровати, крючки, сушилки и т.д. Слово типи из двух состоит «ти» «пи», то есть «предназначено для» «жизни», вот, пока живешь, все строишь, прикалываешься по всякому».
Здесь же вдоль дорог встречались юрты, жилища, похожие на типи, а еще больше на вигвамы, только потяжелее, да и покрупнее.
— Но юрта по счастью была у меня, — продекламировал Кристофер, затягивая бечевку рюкзака, — как северный день голубая.
«Это у тебя, в чистых степях Поднебесной, уважаемый Бо Цзюй И, была голубая юрта, — продолжил он мысленно, — а здесь они серые от пыли. Как там дальше?»
Там весело прыгали блики огня от стужи меня сберегая .«И хавки небось в твоей юрте, и питья. Попить бы чего. Эй, подать сюда голубую юрту. Ну ладно, гони хоть скатерть-самобранку… Тоже нет… Ну, Бог с тобой, подавай ковер-самолет!»
«А сто километров пустой трассы, не хочешь? Как ты вонючий смертный, смеешь что-то требовать от духов великих поэтов!»
— Но юрта по счастью была у меня, — повторил Кристофер.
Дальше, он не помнил.
В Киргизии, куда Кристофер первый раз приезжал два года назад, в одной из таких юрт находилось придорожное кафе. Там можно было поесть плов, выпить пиалку кумыса или терма.
«Терма? Или Дерма?»
Он улыбнулся вспомнив, как драйвер предложил ему:
— Дерьмо хочешь?
— Что? — Кристофер не верил своим ушам.
— Дермо… Кафе, дерьмо, лепешка кушать.
Что такое дермо, а может, термо, Кристофер узнал уже в юрте. Это был похожий на квас мутный напиток из каких-то зерновых.
— Дермо кушать — болезнь йок. Сто лет жить. Здоров — ууу как, — пояснил водитель.
Кристофер накинул рюкзак и спустился на трассу.
«Что ж, сударыня, и мне пора в путь, — мысленно обратился он к Алисе, — и ветер слабенький. Кто же тебя увез?»
Он попытался разглядеть на обочине ее следы.
«И воду всю извели. А пить-то как хочется. А?»
«Терпи суфий, просветленным станешь».
«И умыться бы. Сто километров — это как рукой подать. А в Ате меня ждут. Галка, Серж, Саид».
«Ждут ли? Чего меня туда потянуло?»
«Все что ни делается, неспроста. Тянет — тянись, пока ветер в спину. Тянем-потянем — вытянуть не можем. Акын Кристофер с потрескавшимся от жажды голосом. О… О… О… Стоп машина… — Он увидел на трассе стремительно увеличивающуюся легковуху. — Такая не остановится».