Госпожа поневоле или раб на халяву
Шрифт:
А мне… даже работать почему-то не хотелось, удивительно. Я как зарылась носом в одеяло, пахнущее чертенком, так и продремала до самого вечера, пока мой персональный рогатый не пришел меня поднимать, да не один, а в сопровождении вкусных запахов.
Колея, в которую жизнь так удачно провалилась всеми четырьмя колесами, получилась весьма приятной, вкусной, интересной, возбуждающей и веселой. Веселились, питались и узнавали друг друга мы и раньше, но теперь все было несколько… занимательнее. Это стал совсем мой чертенок, я прогнала прочь все страхи и просто жила как живется — счастливой. Абсолютно.
Даже работая сутками, чтобы успеть и с заказами и к выставке, даже примеряя свой далеко не миллионерский бюджет к предстоящим праздникам на пару с Владисом, которому очень хотелось сделать хороший подарок. Это все была такая ерунда, деньги всегда можно заработать, особенно когда среди ночи приходит недовольный заспанный черт и, ворча, начинает распрямлять все, что скрючилось в процессе творчества.
Распрямлять, разглаживать… и уютно воркотать при этом, утаскивая меня на свой диван. Где любой массаж, в конце концов, оканчивался… ага, этим самым. Отлично помогает от усталости, и спится потом так сладко…
Ну а раз в три дня мы ублажали чертов градусник, который, кстати, вопреки моим опасениям, мирно стоял в холле на тумбочке и не лез куда попало своим глазом, безропотно наполняясь прямо оттуда.
На этом радужном небосклоне была только одна тучка. Настигшая меня то ли на четвертый, то ли на пятый день безоблачного счастья.
Глава 15
Алена:
Чертов градусник вдруг начал подпрыгивать, стоило мне пройти мимо, и размахивать глазом на перепонке так, что я все время боялась, что он оторвется и улетит куда-нибудь под шкаф. Вытаскивай потом эту пакость…
— Тебе чего опять не так? — недружелюбно спросила я, когда мне надоела эта демонстрация. Не орет вечерами, вообще напоминает о себе не каждый вечер, а через день. Бонус, видать, такой, за правильное спасение хозяйского туловища. Порка через день и по облегченному варианту. Значит все в порядке, чего днем активизировался?
Ну, мне и продемонстрировали… Красная шкала была полна, а вот синяя ушла в глубокий минус. Блииин.
— Чертеноооок! — заголосила я. — Иди сюда, у нас проблема!
Владис подошел и уставился на этот разброд и шатание в шкальих рядах, как баран на новые ворота. Потом уставился на меня:
— И что делать будем?!
— Понятия не имею! — сразу открестилась я. — Я в жизни никого нарочно не унижала. Это у тебя… — Я запнулась. — Опыт… есть…
На меня ооочень хмуро посмотрели, насупились и тяжело вздохнули:
— Ты и мой опыт — как земля и небо… не сочетаемы.
— И что делать-то будем? — я совсем растерялась. — Ну елки…мне только дикие какие-то глупости в голову лезут… носом в угол тебя поставить? Это… без штанов? — Я смутно вспомнила какие-то картинки из инета.
Владис фыркнул… сначала тихо, потом громче… потом заржал как конь, а не какая ни фурия.
Ну, естественно же, что через полминуты мы ржали дуэтом.
— Даааавай попроообуем, — простонал через какое-то время чертенок, давясь от смеха. Но я уже интуитивно чувствовала, что не поможет. И замотала на него головой.
— Как хочешь, — потихоньку успокаиваясь, согласился Владис, и принялся сверлить взглядом градусник. Тот на всякий случай отошел подальше. Думаю, он бы показал чертенку язык, если бы имел его. Но, слава богу, неординарная анатомия градусника ограничивалось ножками и глазом. Одним — больше так и не выросло, хотя я в тайне побаивалась застать однажды в собственном холле букет из десятка глазных яблок. А там и до зубов недалеко!
— Слушай, ну я серьезно не знаю, что делать, — вздохнул горестно чертенок. — Давай ты снова ляпнешь что-нибудь… про ежиков или про фурий… может, поможет?
— Эээээ… — я задумалась. — Ежики блохастые и ужасные вонючки! Я в детстве притащила одного такого домой, а он топал всю ночь, ужасно громко скреб иголками по днищу шкафа, и нагадил где-то под ванной. А потом проковырял дырку в изнанке дивана и спал там до весны, когда мы его нашли и выпустили. Но бабушка еще лет пять крутила носом на пороге санузла и ругалась, что воняет ежиком.
Поведав эту душераздирающую историю, я с надеждой уставилась сначала на Владиса, потом на градусник.
Владис тихо старался не разоржаться опять на всю квартиру. Градусник демонстрировал синюю шкалу в минусе.
— Иди вон сказки Сутеева в инете почитай, с картинками! — рассердилась я. — А про хорьков я ничего не знаю, я их не держала. Их, по-моему, даже не кастрируют, как котов…
— Конечно, — Владис не удержался и снова загоготал… конь блин… педальный! — На нас рука не поднимается. Мы более… няяяшные! — понабрался из инета.
— Только нога на вас поднимается, — ехидно подтвердила я. Ндя, что-то у нас унижение какое-то получается… ущербное. Не в ту строну выгнутое, или еще какое, но вместо того, чтобы заполнять шкалу, мы уже пятнадцать минут ржем прямо в градусник.
Злыбнометр делал вид, что он с психами не знаком, демонстративно пялился в потолок и красноречиво мигал недокормленной шкалой.
— Ну, я не знаю. Давай ты сделаешь вид, что опять простудился, а я тебя буду лечить? В прошлый раз у этого гада чуть шкала от удовольствия не лопнула.
— Полечи меня, я умираю, — томно отозвался Владис и практически упал… на меня, имитируя потерю сознания.
— Не смешно, — я стала отпихиваться, стараясь сохранить серьезность. — У нас действительно проблема.
Чертенок перестал дурачиться, горестно вздохнул, с надеждой посмотрел мне в глаза и попросил:
— Ну, тогда давай поговорим про что-нибудь дико неприятное. Скажи мне гадость какую-нибудь…
— Еще того не легче! — мое возмущение было искренним. — Когда я тебе гадости говорила? Я не умею!