Госпожа поневоле или раб на халяву
Шрифт:
Да, то, что он поверил Наамидес и дал себя перенести в другой мир — было глупостью. Но цель… цель глупостью не была. Просто надо было не бежать, как… как осел, гвоздей ему под копыта! Надо было посоветоваться с Аленой. С его Анжи, Ангелом. Бабочкой.
Разбитые губы растянулись в печальной улыбке…
Интересно, она догадается, что он больше не вернется? Нет, наверное. Слишком стремительно все произошло. Значит будет ждать… Переживать. Волноваться.
Владис подполз к стенке, и попытался сесть… Странное чувство душило, скручивало все внутри узлом.
Им было так хорошо вместе, весело… Он почти вжился в тот мирок. Почти… Почти был счастлив. Еще бы лет восемьдесят он точно потерпел бы. Легко! И кто вот этой дурехе теперь будет вправлять спину, когда она просидит полночи буквой "Г" в своей мастерской? Кто будет ее встречать, помогая допереть мешок камней до дома? Паша?! Он даже из театра ее проводить нормально не смог…
"Моя мышь", — Владис потер глаза, потому что зрение снова стало расплываться.
Так обидно не было даже когда на него напали. Тогда была отчаянная злость, какая-то странная веселая лихость… Уничтожить как можно больше, продать свою жизнь подороже… Потом этот приговор… Пафос, сиропом выливающийся из ушей. Смешно и противно. Потом — ненависть и месть. Жажда мести. Освобожусь. Отомщу. Отыграюсь… Ну вот, теперь он даже знает кто его предал, и никакого чувства удовлетворения.
Только очень обидно… и больно. У него отняли что-то очень важное, что-то… что-то по-настоящему его! И где опять эти сраные паладины?!
"… собак никто сегодня не вывел" — совершенно глупая мысль вдруг тоже царапнула, ощутимо и больно. У него в том мире были обязанности. Семья… Да! У него там была семья, настоящая, такая как у отца с матерью. Он же хотел поехать покормить мышку обедом… Она там голодная. Устанет на своей выставке, вернется домой, а его нет.
Он здесь, в такой знакомой привычной холодной темноте, ждет своего "хозяина", бесы ему тесак под ребро! На мгновение показалось, что никакой Алены не было, ничего не было, кроме удивительно ласкового, доброго и прекрасного сна… А теперь реальность вернулась.
Но вот как раз уснуть снова у Владиса так и не получилось, время тянулось серой вязкой тягучей массой, невозможно было понять, как давно он тут. Светлый сказал, что вернется за ним завтра. Значит, завтра еще не наступило.
Наверное, он все же впал в зыбкое полузабытье, потому что яркий свет ударил по глазам неожиданно, и Владис едва успел сгруппироваться, закрываясь от прицельного пинка по ребрам.
— Вставай, тварь, пора заняться твоим воспитанием! — еще один пинок, в бедро. — Выпрямись, раб! — и шею обхватывает такой привычный и такой ненавистный ошейник. — Ну вот, теперь ты одет прилично, как и положено каждому Темному! — этот голос, разве можно так ненавидеть даже голос? Можно!
На этот раз его проволокли вверх по знакомой лестнице и пинком забросили в большое, хорошо освещенное помещение.
— Оглядись, раб, я специально для тебя постарался, — Светлый, довольно улыбаясь, обвел рукой хорошо оборудованную пыточную. Новую, хаискорт!
— Налюбовался? — удовлетворенное ехидство победителя в голосе. Так бы и придушил голыми руками! Но магия же… Кругом магия, скручивающая крепче любых веревок. — Тогда пшел, скотина, на своего любимого козлика, обними его покрепче! Твоя задница скучала по мне, я знаю!
Сопротивляться приказам невозможно, когда они подкреплены магией. Да и бесполезно. Потрескавшуюся старую кожу на козлах для порки заменили новой, она неприятно холодит. Жадные руки бесцеремонно липнут к телу, щупают, сминают, царапают до крови. Когтистые пальцы втискиваются между ягодиц.
— Соскучился, мой темненький? — в ненавистном голосе липкое вожделение, от которого хочется вывернуть все содержимое желудка прямо на пол. — Раздвинь ножки. Раздвинь ноги, тварь!
Удар. Когти вспарывают нежную кожу на внутренней поверхности бедра, и по ноге течет теплая кровь. Растянутые колени жестко фиксируются ремнями.
— Непослушных рабов наказывают, ты уже забыл, чертееенок?! — голос издевательски тянет ставшее привычным прозвище, коверкая и извращая его до неузнаваемости. — Я напомню!
Свист кнута и резкая, обжигающая боль. Боль. БОЛЬ!!! Это… не Аленка… с ее палочкой…
Прокушенные губы кривит горькая усмешка. Этот целится по яйцам нарочно.
Светлый не спешит. Любуется, как извивается распятое тело, ждет, прежде чем ударить снова. Ну? Хаискорт, бей уже, сука, наслаждайся!
И он бьет. Раз за разом, чередуя цели, так, что скоро на теле не остается, кажется, ни клочка нетронутой кожи. А потом порка вдруг… заканчивается. Странно. Значит придумал что-то новое? Или опять выжидает, когда Владис расслабится? И тогда Светлый снова ударит, в самый неожиданный момент.
Но, вместо удара и злорадного смеха, раздается грохот. Словно кто-то могучим пинком выносит запертую дверь. С одного раза, потому что теперь слышен треск и звук падения. Похоже, дверь действительно вынесли…
Глава 16
Владис:
— Ты! Ты что-о-а-А-А-А-К-Х-Р-Р-Х… — фраза звучала так, словно Светлого двинули в челюсть, а потом слегка придушили. Грохот. Нет! Марбхфхаискорт! ГРОХОТ!!!
Я чувствую прохладные пальцы на щеке. Но сил нет даже повернуть голову. Меня снимают с козел и тут же заворачивают с головой в какую-то шелковистую, мягкую ткань, не обращая внимания на потеки крови. И куда-то несут, взяв на руки, как ребенка. Куда?
— Ты не смеешь, — злобное, перхающее шипение недодушенного Светлого несется нам вслед. — Он мой! Он сбежал от хозяйки, а значит…
— Предъяви договор владения, светлячок. У тебя его нет? Тогда заткнись, — этот новый голос, спокойный, глубокий, с мягкими обертонами, мужской. Незнакомый, но… — Скажи спасибо, что я не люблю пачкаться. Еще раз попадешься мне — пришибу.
— Тебе это так с рук не сойдет!!! — Светлый кричит, но его голос срывается и переходит на противное повизгивание. — Мало тебя наказали в прошлый раз, когда ты отказался помогать нам, ловить темных тварей?! Паладин, не выполнивший приказ! Все знают, что бывает с такими! Ты лишен звания паладина и сил, ты никто! Я…
— Попробуй, — голос моего спасителя все так же спокоен. — На тебя моих сил хватит, мразенок. Повторять не буду. Еще раз сунешься к нему, — меня мягко качнуло, — оторву вообще все, а не только голову. Я Изгнанник. Мне можно. Второй раз не изгонят.
Светлый что-то еще визжал нам вслед, но его уже не слушали. Даже сквозь ткань я чувствовал стремительную плавность, с которой перемещался неизвестный. Потом меня очень осторожно положили на что-то мягкое.
— Ничего, малыш, потерпи. Все кончилось. Все кончилось… — ткань соскальзывает с лица, но взгляд четко все равно не сфокусировать. Не разглядеть ничего, только силуэт. Какие странные доспехи… и глаза. Где я видел эти серые глаза?