Госпожа следователь
Шрифт:
— Наркотики? — весьма натурально изумилась Журавлева. — Кто — эта шавка?..
Клавдия не торопясь сделала несколько глотков из чашки. Чай совсем остыл и потерял свой терпкий вкус, но Дежкину это теперь не волновало.
— Вот, собственно, и весь сказ, — произнесла она. — Собачка, как ты и говорила, сбежала, и это внесло сумятицу в ваши планы. Я долго думала-размышляла, какой смысл был красть несчастного пса, если на его место могли бы доставить нового, так же хорошо выдрессированного на поиск наркотиков…
— Да, — поддержала Ирина, и в глазах ее вспыхнула надежда, — какой, спрашивается, смысл?..
— Сегодня, представь, еду в троллейбусе. Троллейбус, как всегда, битком, и мается недалеко от меня сухонькая такая бабулька. Мается и беспрестанно чихает. Аллергия у нее, представь. Черный перец от гвоздики по запаху отличить не может… Впрочем, боюсь, ты тоже, — улыбнулась Клавдия.
— Ну и что? — сдавленным голосом спросила Журавлева.
— Да то, что вы не собирались убивать собаку. Вам надо было испортить ей нюх, верно? — С неожиданным проворством Клавдия перегнулась через стол и заглянула собеседнице в самую глубину зрачков.
Журавлева невольно отшатнулась, и лихорадочный румянец сменился мучнистой бледностью.
Она была испугана — да как!
Клавдия удовлетворенно кивнула, будто получила подтверждение самой важной своей догадки.
Адвокат шумно выдохнул.
— Вы пытались отбить Фоме нюх, — сказала она, — и использовали для этого всякую гадость, вроде просроченных гормональных таблеток. А чтобы не ошибиться ненароком, экспериментировали на другом животном — том самом, что издохло в мучениях в вашей квартире. Видимо, вы переусердствовали, превысили дозу и отравили ни в чем не повинную псину… так?
Ирина молчала, уставясь в пол и покусывая губу.
— Вы собирались вернуть Фому Черепцу уже неспособным к поисковой работе. Надо думать, ваш старший советчик рассчитывал, что это обстоятельство обнаружится не сразу, и тем временем удастся ввезти в страну из-за рубежа крупную партию рэйджа. Но, как я говорила, Фома ненароком сбежал и тем самым смешал все карты.
— Какая херня, — металлически выдавила из себя Журавлева.
— Ты, быть может, хороший парикмахер и косметолог, но скверная актриса, — сказала Дежкина.
— Не вам судить…
— Скажу по правде, план мне представляется безукоризненным, — сообщила Клавдия, — Но, несмотря на это, существует в нем значительный изъян. Дело в том, что перед началом поиска собаку непременно проверяют на дееспособность, так сказать. И лишь когда убеждаются, что она по-прежнему безошибочно реагирует на наркотик, ее выводят на дело. Так что ваши труды были бы тщетны даже в случае успеха предприятия.
— Что вы от меня хотите? — устало спросила Журавлева. Она уже не изображала из себя неприступную крепость и сидела как в воду опущенная.
Глаза потухли, а плечи опять ссутулились.
Кажется, она потеряла способность к сопротивлению.
— Вы — умная молодая женщина, — сказала Дежкина, переходя вдруг на «вы», Она чувствовала знакомую ломоту в членах, свидетельствовавшую о наивысшей степени напряжения и концентрации. Если интуиция не обманывает, Журавлева была готова раскрыться, и Клавдия не собиралась упускать этот момент. — Вы — умная женщина, — повторила она, — и должны понимать, что оказались в крайне тяжелом положении. Вы ведь не рассчитывали, выкрадывая невзрачную собачку, что будете втянуты в дело о наркотиках, отягощенное к тому же двойным убийством. Думаю, вам надо идти ва-банк. Чистосердечное признание — не пустой звук. Это возможность значительно облегчить себе меру наказания. Речь идет не о двух-трех днях за решеткой, а о нескольких годах вашей молодой жизни. Согласитесь, игра стоит свеч. Вдумайтесь! Год или два, поставленные на кон. А?..
Она замолчала, пытливо глядя на Журавлеву.
Кажется, в той происходила мучительная борьба. Она словно бы готова была выдать мучившую ее тайну, но смертельно боялась при этом поплатиться. Оглянулась на адвоката. Тот молчал.
«Что же это за человек, если даже под семью замками способен наводить ужас на сообщников?» — невольно подумала Клавдия, испытывая нечто вроде суеверного восхищения перед тайным и могучим противником.
— Я могу помочь, — прибавила она, чувствуя, что надо подтолкнуть еще немного подследственную. — Вот список. Это фамилии людей, которых вы обслуживали по работе. Кое с кем мне уже довелось пообщаться. Более того, могу сказать, что есть определенные подозрения на счет некоторых конкретных лиц. Но если я назову их сама, будет поздно говорить о каком-либо чистосердечном признании. Вы меня понимаете?..
Клавдия помахала в воздухе тетрадкой.
Журавлева, не отрываясь, с отпечатавшимся в глазах страхом следила за невинным порханием желтоватой бумаги.
— Как вы поняли, мне уже практически все известно. Вы никого не выдаете, вы лишь подтверждаете… — продолжала давить Дежкина.
У подследственной задрожали губы. Она снова оглянулась на адвоката. Тот кивнул.
— Вы… вы не обманываете меня? — прошептала Ирина. — Вы сможете защитить меня от него?..
— Разумеется, — успокаивающе произнесла Клавдия, улыбнувшись как можно радушнее.
— Это… это страшный человек… Вы не знаете… не можете знать. — Она судорожно поднесла к губам чайную чашку, но чашка уже была пуста. — Нельзя мне еще чайку? — жалобно попросила она.
— Конечно.
Дежкина спокойно, по-домашнему неспешно включила кипятильник, вставив его в заполненную водой литровую банку.
Ирина, будто завороженная, с мученическим выражением на лице наблюдала, как на серой спирали кипятильника начали образовываться пузырьки, расти и кучиться, и как они затем веселой гурьбой устремились кверху, взбивая воду белым ключом.
Клавдия заварила чай и протянула чашку подследственной.
Журавлева лихорадочно глотнула, обожглась и приоткрыла рот, стараясь унять боль.
— Не торопитесь, — посоветовала Дежкина, — сейчас остынет. А пока… пока расскажите мне…
Она вновь дружелюбно улыбнулась, дабы не выдать своего крайнего волнения.
— Он… он никого не пощадит… и меня… если узнает… У него длинные руки… Пообещайте, что со мной ничего не случится!..
— Разумеется. В этих стенах, как ни парадоксально, вы в большей безопасности, чем где бы то ни было.