Госпожа следователь
Шрифт:
— Да… Да-да, — кивнула Журавлева. — Я скажу вам… я все расскажу… В конце концов, какой мне резон молчать!.. Я еще молодая… у меня жизнь впереди. Зачем мне брать на себя чужую вину… уж раз вы и без того все знаете!..
— Назовите его, — вкрадчиво прошептала она.
— Я… я боюсь!.. — наконец прошептала она.
Следователь улыбнулась и мягким движением руки положила перед ней список с фамилиями.
— А мы сейчас вот что сделаем, — предложила она, извлекая из ящика стола карандаш и лезвие и принимаясь оттачивать твердый грифель. — Вы ничего не будете говорить… ничегошеньки, а только поставите галочку напротив нужной фамилии. И все.
Она протянула карандаш Журавлевой.
Та взяла его дрожащей рукой и, все еще не в силах решиться, занесла над бумагой.
Затаив дыхание, следила Клавдия за острым подрагиванием грифеля в тонких пальцах.
— А!.. чего я, собственно, боюсь! — вдруг вскричала Ирина с неожиданной яростью. — Кто он мне, в конце концов, — брат, сват!.. Пускай получит свое!..
И она высоко занесла карандаш, намереваясь вонзить в одну-единственную, так пугающую ее фамилию…
И тут раздался взрыв.
Он сотряс здание, казалось, до самого основания.
Зазвенели стекла, а со стола упал кипятильник.
Следователь и подследственная одновременно поглядели на дверь: первая — с явным недоумением и досадой, вторая — с ужасом.
За дверью послышался топот ног, крики.
Журавлева выронила карандаш из рук. Казалось, она вот-вот потеряет сознание.
Лицо ее стало белее мела.
Откуда-то сверху сиреной донесся сигнал общей тревоги.
Клавдия распахнула дверь.
— Это в камерах, — крикнул ей пробегавший мимо милиционер. — Кажется, в мужской!..
— В чем дело?! — раздраженно воскликнула Клавдия.
Адвокат вскочил.
— Это он! — завизжала Журавлева. — Ой, спрячьте меня скорее!.. Это он!..
— Сейчас же успокойтесь! — рявкнула на нее Дежкина. Это было так неожиданно и ей не свойственно, что на мгновение Журавлева и впрямь смолкла. — Сейчас я все узнаю. Сидите спокойно.
Она сняла трубку и постучала по телефонным рычажкам.
Связи не было.
— Алло? — сказала Клавдия, чтобы хоть как-то выиграть время и сообразить, что делать дальше.
В этот момент дверь в кабинет распахнулась и на пороге возник Симыч.
— Ой, Клавдия, — пролепетал он, не успела Дежкина сделать протестующий жест, — там твоего подследственного убило… Харитонова.
— А-а-а!.. — завопила Журавлева, сползая на пол, — спрячьте меня, укройте меня от него!.. Ой, мамоньки, помогите… спрячьте!..
— Имя! — крикнула Клавдия, нависая над скорчившейся подследственной. — Назовите имя!..
— А-а-аа!.. Я боюсь… нет!.. Спрячьте меня!..
— Имя!!!
Но следователь уже понимала, что дальнейшие расспросы совершенно бесполезны.
От животного ужаса подследственная, казалось, вот-вот утратит рассудок. Она сидела на полу, прижавшись к ножкам стула, и тихонько поскуливала, втянув голову в плечи.
Еще минуту назад она готова была открыть следствию организатора изощренного преступления, а теперь одна лишь мысль о нем приводила Журавлеву в состояние комы.
— Заприте меня, — бормотала она в полубреду, — держите меня крепче!..
— Уведите, — приказала Клавдия Симычу.
Тот озадаченно похлопал глазами.
— Что ж ты, Симыч, мать твою! — в сердцах кинула ему Дежкина и вышла из кабинета вон.
В Бутырках была паника. Какой-то офицер повел Клавдию за собой. И вдруг спросил:
— Из какой камеры?
— Я следователь! Я Дежкина! Веди меня к Харитонову, — заорала Клавдия.
В стене зияла огромная дыра, сквозь которую видно было вечереющее небо.
Груда обломков на полу.
Тело Харитонова успели накрыть простыней. На белом проступали бордовые пятна. Выглядывавшие из-под простыни ноги в ботинках без шнурков были нелепо раскинуты носками внутрь.
— Вот тебе и е-мое, а сбоку бантик, — сказал подошедший контролер. — Твой подопечный? — он кивнул в сторону тела.
— Мой, — с трудом выдавила Клавдия.
— Был твой, — поправил неизвестно как оказавшийся тут Симыч. — А Гаспаряном тоже ты занимаешься?
— Ну?..
Симыч развел руками и вздохнул:
— Везет тебе сегодня, Клава. По-черному.
— А что?..
— Сбежал твой Гаспарян. Такие дела…
22.24–00.14
Через час в Бутырках, казалось, собралась вся московская милиция, только разве министра не было. А может быть, он и был, но Клавдия его просто не видела. Шум, гам и бестолковщина были страшные. Несколько бригад, мешая друг другу, ворошили разваленные кирпичи, искали улики, опрашивали охранников, спорили друг с другом, наперебой кричали что-то в рации и допрашивали, допрашивали, допрашивали Клавдию.
Она вдруг оказалась чуть ли не виновницей взрыва. Ну как же! Оба ее подследственных — Харитонов и Гаспарян — сидели в одной камере. Правда, шли они по разным делам, но теперь и это стало подозрительным. То, что Клавдия не расселяла по камерам своих подопечных, как бы никого не волновало. Черт дернул Клавдию сказать, в чем состоит дело Гаспаряна. Ах, инженер-технолог, ах изобретатель?! Ни у кого сомнений не осталось — Харитонова убил Гаспарян. Как, каким образом, откуда у Гаспаряна взрывчатка — это уже никого не интересовало. Начались поиски заговора, продуманной до мелочей операции и тому подобный бред.
Для Клавдии самой была загадка — как Гаспарян ухитрился исчезнуть из Бутырок? Ведь открыть камеру вовсе не означало — оказаться на свободе. В запутанной системе коридоров и лестничных переходов, во-первых, немудрено заблудиться, даже имея подробную карту тюрьмы. Во-вторых, каждый коридор, каждая лестница, каждый поворот были перекрыты запирающимися решетками или дверьми. На пути у Гаспаряна их должно было оказаться не менее десяти. И еще — два строгих пропускных пункта — «отстойники» — на самом выходе, где двери отпираются дистанционно только из будки охранника. При этом в «отстойниках» КПП, если одна дверь открыта, другая не отопрется ни за что. То есть Гаспарян выйти из следственного изолятора, а так официально называется тюрьма, никак не мог. Ведь в той же камере были другие, куда более опытные в таких делах люди — и все на месте, а вот Зайчишки и след простыл.