Госпожа ворон
Шрифт:
— Я сказал тогда, что пока ты не позволишь, я не дотянусь до тебя.
— И был верен слову, — вдруг поняла жрица. Артмаэль отозвался добродушным смешком.
— Точно. Ты была со мной аккуратна и учтива, но едва ли что-то большее. Я решил, что смогу расположить тебя к себе, и это случилось, не так ли?
Боясь ответа, Шиада чуть отстранилась. Картина снова сменилась, и Шиада увидела их с друидом на какой-то другой прогулке в чаще Матери Сумерек, и вздрогнула: кажется, впервые на Тропах Нанданы она создала что-то, что не грозило ее сожрать или раздавить.
— В тот день
Артмаэль расхохотался от души, наблюдая за метаниями женщины.
— Пойдем отсюда, — он протянул руку. — Тебя явно тревожат эти события.
Едва Шиада коснулась пальцами руки друида, и вокруг снова воздвиглась молчаливая пещера. Покойная Нилиана, окруженная звездной дымкой, так что сама казалась прозрачной, бездвижно сидела у разожженного очага. Наконец, Шиада увидела в пещере двух других женщин, одну — старицу, вторую — едва ли преодолевшую порог сорока лет. Было странно встретить нечто столь молодое здесь.
Услышав мысль, женщина обернулась, поглядев на Шиаду, и улыбнулась:
— Ты все еще веришь, что здесь можно состариться?
— Но Нилиана…
— А вот умереть можно, — низко усмехнулась женщина. — На любой из Троп мирозданья тебе поджидаешь ты — самый опасный враг, клянусь головой Этана.
— Митаба, хватит ее пугать, — посмеялся Артмаэль.
— Она Сирин, не так ли?
Шиада кивнула. Кажется, здесь она только это могла делать с успехом.
Женщина, названная Митабой, расхохоталась.
— Покажи мне ту, которая могла с первого дня ступать по Дорогам Нанданы и не дрожать при этом, как осиные крылья. Аха-ха-ха.
Шиада так и не поняла, что развеселило старшую жрицу, но предпочла смолчать.
— Присядь, — попросил Артмаэль, указав на знакомую оленью шкуру. Шиада мотнула головой.
— Хорошо, я пока поговорю с остальными, — ответил друид.
Во второй из дней Шиада обнаружила, что пещера больше всего напоминает гигантского червя или змея, хвост которого выходит к песчаной косе на берегу Летнего моря. А, значит, здесь можно сделать те вещи, которые жрица бы никогда не рискнула делать в присутствии друида. В том числе, и помыться.
Прежде ей не приходило в голову, отчего Летнее море называют Летним, ведь едва ли оно в стуженную пору отличалось от других водоемов. Говорили, что нередко теплые течения врываются в него из-под земли, перечеркивая стынь, как кометы небо. Здесь, на Ангорате в любую из зим вода Летнего моря была теплой, и даже местами горячей, как если бы ее нагревали в жаровнях, и байки про теплые течения становились Шиаде ясны.
Когда дневные скитания по Тропам Нанданы не только выматывали, но и разочаровывали в себе, жрица приходила сюда и садилась у берега, опуская голые ноги в воду. Потом вставала, снимала одежду, и пряталась в море вся — от собственных неудач и воспоминаний, которые находила в путешествиях по тропам и которые всеми силами старалась забыть.
— Ты в порядке? — спросил Артмаэль, когда жрица вернулась. Никого, кроме Нилианы, в пещере снова не было.
Шиада улыбнулась и присела к очагу. За дни пребывания здесь она перестала побаиваться своей покойницы-бабки, чей морок, кажется, вообще никогда не шевелился.
— Да нет, иногда она встает, ходит и даже колдует, — Артмаэль протянул лепешку из цельного зерна и пару кусочков вяленой рыбы. Еду, как обычно принесли Митаба и та, другая жрица, имени которой Шиада так и не узнала. Встретившись глазами с Артмаэлем, Шиада поняла, что он мог бы назвать второе имя, но смысла делать этого не находит.
Шиада принялась за еду.
— Нелла говорила, мужчины здесь редкие гости. Отчего ты так легко управляешься с Тропами?
Артмаэль прошелся взглядом по лицу женщины: давно хотела спросить.
— Потому что мужчины отличаются от женщин, — улыбнулся Артмаэль такой очевидной истине. — Мужчины приходят и уходят быстрее и чаще, чем женщины. Мужчины добиваются, воюют, стремятся и все, что они делают, они делают, чтобы сохранить женщин. Мужчина стабилен и неизменен. В этом — мужская суть. Женщины — создают: и порядок, и хаос. Женщины изменяют все. Женщина творит великую перемену в балансе сил мира, проводя душу из мира духов в мир людей, и необратимо меняется при этом сама. Поэтому тропами То'он Надара чаще всего ходят именно женщины. Из мужчин здесь действительно бывают лишь те, кто постиг изменение Шиады, Ее оборотистость и Непостоянство.
— Но значит ли это, что есть огромное множество женщин, кому недоступна эта тропа? — спросила Шиада.
Артмаэль довольно кивнул.
— Значит. Жрицы храма Тинар, избравшие путь вечных дев, никогда не претерпевают изменений и не могут оказаться там, где все состоит из перемен. Посвященные Иллане преображаются в родах, посвященные Шиаде преобразуют себя и мир вокруг. Но Тинар неизменна, как навсегда застывший ручей, и нет момента, когда она встречается с итогом изменения в лице Нанданы.
— И впрямь, — только шепнула жрица.
— Когда Тинар отвергает себя и плодоносит, она становится Илланой. Когда Иллана преображается, увядая, она становится Нанданой. Чтобы Тинар отвергла себя, Шиада проливает ее кровь, чтобы Иллана плодоносила, Шиада проливает ее кровь, чтобы Нандана смогла взойти на трон Ночи, Шиада гасит день Илланы, а чтобы Тинар могла возродиться в заре, Шиада разгоняет тьму Нанданы. Нет часа, когда бы Тинар и Нандана встречались рука в руку. Между жизнью и Смертью всегда неотвратимо стоит перемена, и тот, кому недоступно изменение, не способен создать что-либо.
Шиада только молча выдохнула.
Когда они закончили, Артмаэль отправил ее снова изучать Тропы Нанданы самостоятельно. Конечная цель Шиады хорошо известна друиду — место обитания неведомой северной танши из Яса по имени Бансабира. Насколько могла, нахрабрившись, Шиада протянула руку ладонью вперед. Чувство, будто ладонь насквозь пронзали тысячи невидимых молний до самых кончиков пальцев, потрясало Шиаду до глубины сердца. Она задержалась так, а когда отняла руку, по силуэту ладони вверх и вниз расползлась мерцающая Завеса.