Госпожа
Шрифт:
Сорен не приятный. Но он хороший.
Хороший? В чем хороший?
Он лучший мужчина на земле.
Довольно громогласно. Если он самый лучший, я должна встретиться с этим мужчиной.
Однажды, я вас познакомлю. Один совет - не показывай страха.
Не показывать страха?
Серьезно. Он как большой кот с игрушкой из кошачьей мяты, если покажешь ему свой страх, он будет с ним играть.
О насколько большом коте мы говорим?
Льве.
Ты описываешь его, как опасного.
Ох, он опасен. Это часть его очарования. Но он и вполовину не так опасен, как Кингсли. Сорен указывает цели. Кингсли делает выстрелы.
А что ты делаешь?
Ты уже знаешь ответ, Грейс. Все, что хочу.
Грейс поняла, что снова улыбается от воспоминаний о разговоре. Закари сказал, что доверяет ей, и она должна признаться, что будет сожалеть, если не примет его предложение. Они с Закари почти всегда отдыхали на Род-Айленде в августе, за неделю до начала ее учебного года. Только вмешалась его конференция в Австралии, и теперь они на противоположных концах света. Было бы неплохо отправиться навстречу небольшому приключению. И она хотела встретиться со священником Норы. Любой мужчина, пугающий ее мужа, печально известного Лондонского Тумана в издательском деле, с этим мужчиной она обязана встретиться.
Грейс взяла телефон и снова набрала Нору.
На этот раз кто-то ответил.
Но это была не Нора.
Глава 5
Пешка
Лайла скинула туфли и носки и ступила на густую зеленую траву, стремясь к воссоединению с природой, которая была на расстоянии вытянутой руки. Она пересекла лужайку и направилась к густой роще деревьев. Она могла пойти по тротуару, но она с большим удовольствием погружала босые ноги в землю. Всю свою жизнь она мечтала об Америке, мечтала об этой стране, намного большей, чем ее собственная. Может, достаточно большой, чтобы уместить все ее надежды и мечты. Дания воспринималась как пожилой родственник, которого она долго мучила визитами вежливости. Америка казалась новой и свежей для нее, не покрытая пылью мертвых королевств.
Ее шаги замедлились. Она нашла дом, спрятанный среди деревьев, и улыбнулась. Неудивительно, почему ее дядя Сорен так любил его. Неудивительно, что он не позволял им его отсылать. Такой милый дом, маленький двухэтажный готический коттедж, будто сошедший с обложки мистического романа.
Лайла постучала один раз и не получила ответа. Еще раз постучала. Все так же. Странно... она думала, что хотя бы один из них будет ждать ее у дома священника. На прошлой неделе она получила электронное письмо от тети Элли с приглашением прилететь в Штаты на неделю.
– Шшш...
– прочитала она записку.
– Давай устроим большой сюрприз твоему дяде.
Так, где ее тетя? И где ее дядя? Дрожащей рукой Лайла повернула дверную ручку и обнаружила, что дверь не заперта. Рейс из Лондона на час задержали. Может, ее тетя и дядя были дома. Может они... заняты. На их месте она бы не стала терять лишний свободный час. Лайла поняла, что улыбается, входя на кухню.
Она так же улыбалась, когда обнаружила их в объятиях друг друга во время визита в прошлом году. Объятия и шепот, шепот и поцелуй... Лайла заметила блеск в зеленых глазах, блеск, который говорил, что объятия лишь прелюдия к ночной симфонии.
– Убери эту улыбку со своего лица, юная леди, - приказал ее дядя и отстранился, скрещивая руки на широкой груди.
– Зачем?
– спросила она.
– Я не должна знать о...
– она понизила голос до шепота, - сексе?
– Нет, не должна.
– Он так строго посмотрел на нее, что она чуть не испугалась. Или испугалась бы, если бы кто-то не протянул руку и не щелкнул его по уху.
– Ей семнадцать. Ей разрешено знать о птичках, пчелах и о том, чем мы с тобой очень часто занимаемся, что ассоциируется с птичками и пчелками. Скорее пчелы, чем птицы. Как прошлой ночью, например. И этим утром. И...
И какое бы продолжение не последовала после «и», оно было заглушено ладонью дяди.
– Лайла, - обратился он намеренно угрожающим спокойным тоном к Лайле и женщине, которую он нежно и игриво придушивал под своей рукой, - не знает о сексе, не говорит о сексе, и не занимается сексом. Никогда. У меня никогда не будет детей. Поэтому она моя крестная дочь. С ее любовью к животным Лайла, без сомнений, предназначена францисканцам. Для нее я выбрал идеальный женский монастырь. За ней уже зарезервирована комната. Теперь я все сказал. Кивни, если поняла.
И Лайла, и женщина в его объятиях кивнули, даже несмотря на то, что она шла в свою комнату, хихикая.
Конечно, она знала о сексе. Она знала, что он постоянно занимался им с ее «тетей», как она и Гитте, ее сестра, называли ее. Не то, чтобы это волновало ее. К тому же она не была католичкой. С чего ее должно волновать наличие у него любовницы?
И какая же у него была любовница... Все, кто видел ее, не могли обвинять его в том, что он делает. И опять же, все, кто видел его, так же не могли винить ее. Как молодая девушка, она, в некотором роде, завидовала тете. Ее чувства к дяде заставляли стыдиться себя, но чем старше она становилась, тем больше понимала, что не хотела его так же сильно, как хотела того, что было между ними, дядей Сореном и тетей Элли. То, что между ними было... для нее казалось магией. Она даже думала об этом не как о чувствах, а о неком мире. Волшебное королевство Взрослой жизни, как она окрестила его. Одни Взрослые жили в этом мире, и девушкой она стремилась войти в него и узнать все секреты.
Что бы ни было между ее тетей и дядей, она ощущала себя, словно стоит снаружи клетки и может смотреть сквозь решетку. Ей нужен был только ключ. Любовь. Она была ключом. Взрослая любовь. Тайная любовь. Страстная любовь между двумя людьми, которые раскрывают секреты своего тела. Она узнала о любви, наблюдая за тем, как дядя с тетей лишь общаются. В год было только один, иногда два визита, но их было достаточно, чтобы она усвоила, что любовь не то, что другие находят в книгах. Та любовь, ради которой сражаются рыцари, короли умирают, отправляются в плавания корабли, и поэты сочиняют для потомков - она была реальной. Она видела ее. Она хотела того, что было у них, хотела этот секрет, который они говорили друг другу, не произнося ни слова. Лайла видела, как она витает между ними с каждым взглядом. Может, однажды у нее это будет, она загадывала об этом каждый раз, когда видела их. Может, она найдет это здесь, в Америке.
Тишина наполняла дом священника. Она ничего не слышала, ни души. Что, если сейчас он был с ней в спальне? Может, поэтому тишина вокруг нее резонировала беспокойством. В таком маленьком доме она бы услышала звуки страсти, доносящиеся сверху из-за закрытой двери. Или возможно заниматься любовью в полнейшей тишине? Она сомневалась, что ее тетя могла это. Когда Лайле было десять, она открыла, что если, сидя на полу, прижаться к стене ухом, то ночью можно их услышать. В таком юном возрасте она не совсем понимала услышанное - хриплые вздохи, жаркие запретные слова, стоны, наполняющие тишину. Звуки удовольствия, вызванные... чем? Тогда она не знала. Она слышала и другие звуки - всхлипы, плач, шум больше походивший на боль, чем на удовольствие. Они вызывали странные ощущения внутри, когда она сидела у стены среди ночи и заставляла себя не спать и слушать их в спальне. Иногда она чувствовала что-то вроде ревности. Иногда все ее тело вздрагивало от потребности того, что она не могла назвать.