Гость волшебного мира. Книга первая. Незнакомец
Шрифт:
ГЛАВА 2 Лес
На дне кружки ещё оставалось немного молока – ровно для последнего куска хлеба. Луковицу Витя, по-прежнему, будто не видел. Хоть голод и терзал его желудок, но не настолько, чтоб заставить есть всё подряд.
Мама сильно переживала из-за Витиных, как она считала, привередливых капризов.
– Ничего, зима это исправит – сказал ей староста в один из дней.
И мама, вздрогнув, побледнела, как в Караваево теперь бледнели все, при мысли о грядущей зиме. Ведь с ней, рука об руку,
И пусть, кругом, на первый взгляд, казалось, ничего не изменилось. По-прежнему стояло солнечное лето. Цвели цветы, жужжали пчёлы и зрели яблоки в садах. Царил покой.
Короткое затишье рухнуло, как только староста, свернув немецкую бумагу, произнёс:
– Держаться надо теперь вместе. Иначе, перемрём…
И тут всё завертелось ураганным кувырком. На Караваево опять обрушились гомон, гвалт и суета.
Селяне кинулись сгребать в своих чуланах, погребах остатки съестного и тащить их к старосте в дом. Его изба отныне стала общим складом.
Деревня превратилась в суетливый, быстрый муравейник.
Старики торопливо сновали с мешочками и торбами туда-сюда, обратно.
Совиным на этот склад было нечего нести – полицаи выгребли у них продукты подчистую.
– Значит, будем помогать рабочей силой! – решила мама.
Витя бегал по соседям, забирал коробки да тюки и волочил всё к старосте во двор.
Мама же, со старостой и его братом Трофимом, колотила навесные полки на складе. Втроём они собирали и глухие деревянные короба, обшивали их внутри листами железа – тут стали прятать от мышей пакеты с крупами и мукой.
Стеклянные банки решили беречь для солений и консервов.
– Если будет из чего их делать… – с тяжким вздохом прибавил староста, оглядывая склад по окончанию сбора припасов.
Заготовок вышло очень мало, хоть и скребли по сусекам целый день. Но, здесь теперь хранилась жизнь деревни.
Любой кусок – даже мизерную крошку – ежедневно делили на всех. Доля получалась очень скромной – едва-едва чтобы хватало сил работать – готовить корма свиньям и корове.
Обернулось, правда, так, что Дарья, поросята и куры тоже начали делиться своим кормом с деревней взамен.
У поросят забирали по нескольку мелких клубней с той картошки, что для них оставили немцы.
От Дарьи с каждой дойки черпали кружку молока, отдавая на семью поочерёдно. Благо, немцы полноту ведра не замеряли.
Ну, а от кур деревне доставалась горсть зерна – от дикой ржи, что стали собирать отныне им повсюду. До той поры её, растущую то тут, то сям – как будто бы не замечали. Зачем, когда в магазине в соседнем посёлке всегда была пшеничная мука?
Теперь же, в ход пошли вручную молотые ржаные отруби, а стебли вперемежку с сеном получала корова.
Поэтому, и тёплый хлеб и сладкое, парное молоко, которыми сейчас завтракал Витя, одинаково пахли рожью…
На кухню вышла мама, кутаясь в пуховый платок. Стоял октябрь, самое начало – и по утрам в избе уже было ощутимо зябко, предстояло ещё запасать и дрова.
– Мам, чего ты встала? Я и сам тут всё один! – упрекнул её Витя.
Мама грустно улыбнулась, подойдя к столу.
– Доедай – кивнула она на остатки хлеба с молоком. – И застегнись потеплее, как станешь выходить.
– Мгм! – Витя забросил в рот последний кусок, тут же запил его последним глотком и принялся азартно жевать с аппетитом.
Мама ласково поворошила Витину шевелюру и глянула в окно. На улице сплошной стеной белел туман. Он как молочная река, окутывал ближние чёрные избы завесой. Казалось, будто в белоснежной пелене тут и там одиноко дремлют старые, косматые гиганты, грузно склонясь мощными тушами к земле.
Дальних же домов и вовсе было не видно. Лишь смутно темнел густой лес зловещим, но сказочным фоном за пределами деревни.
В прежние дни Витя любил смотреть на туманное поле ранним утром – там паслась всегда белая лошадь. Проступая очертаниями в призрачной дымке, она сама казалась сотканной из тумана.
Где ж то сейчас эта лошадь старосты, угнанная вместе с остальным деревенским скотом…? Возит ли телегу, тянет ли орудийный ствол, или пошла на жаркое давно…? Вся жизнь вот так переменилась, как по мановенью…
– Баба Сейда точно ещё не ушла? – спросила мама,
мельком посмотрев на избу соседки, полускрытую туманом.
– Да точно – дожёвывал Витя. – У неё б тогда калитка по другому была закрыта.
– Ладно… – вздохнула мама, и открыв шкаф, принялась вынимать оттуда две большие, сухо потрескивавшие плетёные корзины.
И в этот момент баба Сейда вышла на крыльцо своей избы.
– Мам, она на улице уже! – всполошился Витя, выскочив из-за стола.
Баба Сейда меж тем, повесив замок на дверь, стала осторожно спускаться по ступеням, опираясь на посох. В другой руке она держала маленькое лукошко.
– Мам, скорее! – Витя бросился к корзинам.
– Подожди! Возьми в дорогу – мама быстро положила тонкий свёрток в одну из плетёнок.
Там – мальчик знал – был ещё один кусок хлеба. Нетерпеливо гарцуя на месте, Витя застёгивал полупальто.
А мама, взяв со стола луковицу, попыталась положить её в корзину – к свёртку с хлебом.
– Мама! Ну, не буду я его есть! – Витя хапнул обе корзины и побежал к двери.
Снаружи, баба Сейда тоже двинулась к калитке через двор, тяжело переваливаясь медвежьим шагом.
– Витенька, смотри там осторожно! – крикнула мама ему вслед. – Не попадись ей!
– Не попадусь, она глухая! Да ещё туман! – Витя дёрнул кухонную дверь, нырнув в тёмные сени.
На улице было свежо и по волшебному загадочно и бело.