Государь (сборник)
Шрифт:
Почему их восхваляли, мы уже сказали. Ущерб, в случае со Сципионом, заключается в том, что его солдаты в Испании подняли против него мятеж вместе с частью его друзей; это произошло именно потому, что они его не боялись. Ведь присущее людям беспокойство, как только их тщеславие замечает для себя желанный выход, подталкивает к тому, чтобы забыть все дружеские узы, соединяющие их с государем благодаря его снисходительности, как и поступили солдаты и друзья Сципиона. Вследствие этого, чтобы исправить свою оплошность, он был вынужден отчасти прибегнуть к той жесткости, которой ранее пренебрегал. Что касается Ганнибала, то трудно привести какой-то пример, когда бы жестокость и коварство навредили ему, но можно предположить, что Неаполь и другие города, оставшиеся верными римскому народу, поступили так именно из опасения перед этими качествами. Определенно можно сказать, что нечестивый образ жизни Ганнибала вызвал к нему такую ненависть со стороны римского народа, какой не пользовался больше никто из врагов этой республики, так что если Пирру, когда он находился со своим войском в Италии, сообщили о том, что его хотят отравить, то Ганнибалу не простили обид, даже когда его войско было рассеяно, и он остался один, и был вынужден покончить с собой. Итак, репутация человека нечестивого, вероломного и жестокого принесла Ганнибалу известное неудобство, но зато эти же качества дали ему величайшее преимущество, поражавшее всех писателей: хотя его войско было совершенно разнородно по составу, в нем никогда не возникало никаких раздоров между солдатами или волнений, направленных против полководцев. И все это только благодаря великому ужасу, внушаемому его личностью; в сочетании с почтением, вызываемым его доблестью, этот ужас поддерживал в солдатах порядок и единство. Итак, я делаю вывод, что не так важно, какой образ действия изберет полководец; важнее, чтобы он обладал выдающейся доблестью, как приправой, умеряющей остроту его поступков. Ведь, как мы уже сказали, и тот и другой способ действий таят в себе недостатки
Глава XXII
Манлий Торкват своей твердостью, а Валерий Корвин мягкостью заслужили одинаковую славу
В Риме в одно и то же время жили два полководца, Манлий Торкват и Валерий Корвин; оба они обладали равной доблестью и снискали себе одинаковые триумфы и одинаковую славу. В сражении с врагом они отличались одним и тем же мужеством, ибо Манлий был суровым командиром и не задумываясь обременял своих солдат любыми трудами или наказаниями; Валерий же, в свою очередь, обращался с ними мягко и человечно, с дружеской простотой. Один, чтобы привести солдат в подчинение, умертвил своего сына, другой не нанес никому ни малейшей обиды. И при такой противоположности в образе действий каждый из них пожинал одинаковые плоды как на военном поприще, так и в гражданских и своих собственных делах. Ибо никто из их солдат ни разу не покинул поле боя, не затеял бунта и вообще не оказал какого-либо противодействия их желаниям, хотя суд Манлия был столь суров, что все приговоры, хватавшие через край, называли «Manliana imperia» [76] . Тут следует рассмотреть, во-первых, что принуждало Манлия к таким жестоким поступкам; вовторых, почему Валерий мог проявлять такую человечность; далее, по какой причине два разных образа действий привели к одинаковому результату и, наконец, какой из них лучше и заслуживает подражания. Если присмотреться к характеру Манлия с того момента, как Тит Ливий начинает о нем упоминать, можно увидеть, что это был человек могучий, преисполненный глубокого почтения к своему родителю и к отечеству и уважения к начальству. Это видно по тому, как он вел себя в поединке с французом, по тому, как защищал отца от нападок трибуна, и по словам, сказанным им консулу перед схваткой с французом: «Iniussu tuo adversus hostem nunquam pugnabo, non si certam victoriam videam» [77] . Когда подобный человек занимает командный пост, он хочет, чтобы все остальные были похожи на него. Сила его души диктует ему соответствующие приказы и требует, когда они отданы, их неукоснительного исполнения. Существует обязательное правило: если отдают суровые приказы, исполнять их следует с твердостью, в противном случае ты рискуешь попасть впросак. По этому поводу следует заметить, что кто хочет, чтобы ему подчинялись, должен уметь командовать, а командовать умеют люди, правильно соразмеряющие свои качества с качествами подчиненных, и если они находят соответствие, тогда они могут командовать, в противном случае им следует от этого воздержаться.
Один разумный человек говорил, что управлять республикой путем насилия можно тогда, когда есть соответствие между применяющим силу и подвергающимся насилию. Когда такая соразмерность соблюдается, можно ожидать, что этот насильственный режим продержится долго, но если притесняемый сильнее притесняющего, можно в любое время ожидать перемены ролей.
Возвращаясь к нашему рассуждению, я скажу, что для управления трудными предприятиями необходимо обладать твердостью, и кто ею обладает и берет на себя это бремя, не может потом сменить жесткость на снисходительность. Но кто не располагает такой душевной крепостью, должен избегать чрезвычайных мер, а в обычных делах может руководствоваться присущей ему мягкостью, ибо обычное наказание вменяют в вину не государю, а законам и установлениям. Итак, следует полагать, что Манлий был вынужден поступать столь сурово вследствие чрезвычайности своих суждений, к которой побуждала его натура; для республики они полезны, потому что позволяют возвратить ее обычаи к истокам, проникнутым старинной доблестью. Если бы какой-либо республике выпала такая удача, что кто-либо из граждан, как мы говорили выше, своим примером помогал бы обновлению законов и не только предупредил бы ее крушение, но и возвратил ее к началам, – такая республика существовала бы вечно. Таким образом, Манлий был одним из тех людей, кто благодаря твердости своего нрава укреплял воинскую дисциплину римлян, побуждаемый сначала своей натурой, а впоследствии желанием заставить соблюдать порядки, подсказанные ему его природными наклонностями. В то же время Валерий мог проявлять человечность, ибо для него было достаточно обеспечить соблюдение обычных правил, принятых в римском войске. Присущего ему добросердечия было достаточно, чтобы завоевать Валерию почет и уважение; ему было нетрудно сохранить это качество и не проявлять жестокости к нарушителям, как потому, что их не было, так и потому, что если бы таковые отыскались, считалось бы, что их карают государственные установления, как уже было сказано, а не жестокость вождя. Так что Валерий мог упражняться в своем мягкосердечии, обеспечивавшем ему расположение и довольство солдат. Вот почему оба полководца пользовались одинаковым послушанием и, действуя разными способами, пришли к одинаковому результату. Но те, кто пожелает им подражать, могут не уберечь себя от презрения или ненависти, о которых я говорил выше по поводу Ганнибала и Сципиона; избежать этого помогает только исключительная доблесть, если она тебе присуща, и ничто другое.
Теперь остается рассмотреть, какой образ действий заслуживает большей похвалы. Я думаю, что это вопрос спорный, ибо многие писатели хвалят как один способ, так и другой. Впрочем, те, кто наставляет государя в управлении, сочувствуют скорее Валерию, чем Манлию; вышеназванный Ксенофонт, приводя многие примеры человечности Кира, очень близок к тому, что говорит Тит Ливий о Валерии. Когда последнего назначили консулом для войны с самнитами, в день сражения он обратился к своим солдатам с тем же добросердечием, с которым всегда командовал ими, и после его речи Тит Ливий высказывается таким образом: «Non alias militi familiarior dux fuit, inter infimos milites omnia haud gravate munia obeundo. In ludo praeterea militari, cum velocitatis viriumque inter se aequales certamina ineunt, comiter facilis vincere ac vinci vultu eodem; nec quemquam aspernari parem qui se offerret; factis benignus pro re; dictis haud minus libertatis alienae, quam suae dignitatis memor; et (quo nihil popularius est) quibus artibus petierat magistratus, iisdem gerebat» [78] . Равным образом и о Манлии Тит Ливий говорит с уважением, показывая, что суровость, проявленная им по отношению к сыну, привела войско в такое повиновение консулу, что это явилось причиной победы, одержанной римским народом над латинами. И похвалы, расточаемые Титом Ливием Манлию, простираются настолько, что, рассказав о победе и описав весь ход сражения, все опасности, которым подвергался римский народ, и все преодоленные им трудности, историк приходит к следующему выводу: только доблесть Манлия позволила римлянам победить. Сопоставляя силы того и другого лагеря, Ливий утверждает, что победу одержала бы та сторона, чьим консулом был Манлий. Так что, подводя итоги всему тому, что говорят об этом разные писатели, трудно составить определенное суждение. Однако дабы не оставлять этот вопрос нерешенным, я скажу, что для гражданина, подчиняющегося республиканским законам, образ действий Манлия менее опасен и более похвален, ибо он целиком исходит из интересов общественного блага и не принимает во внимание честолюбивых устремлений отдельных лиц. Действуя таким образом, невозможно приобрести приверженцев, ибо всякий видит, насколько ты суров и тверд в преследовании исключительно общего блага. И поступающий так не обзаводится особыми друзьями, которых мы и называем, как можно было заметить выше, приверженцами. Следовательно, этот образ действий самый полезный и желательный для республики, потому что он обеспечивает общественную выгоду и устраняет угрозу возвышения отдельных личностей. Поступки Валерия противоположны, и если общество получает от них такую же точно пользу вследствие особого расположения, приобретаемого полководцем у солдат, то возникают опасения, что со временем отсюда может возникнуть угроза свободе.
И если правление Публиколы не привело к таким печальным последствиям, причина этого в том, что римские нравы не подверглись еще разложению, а кроме того, этот консул не находился постоянно и слишком долго у власти. Если же речь пойдет о государе, что и имеет в виду Ксенофонт, то мы предпочтем Валерия и отвергнем Манлия, ибо государю от солдат и подданных нужны любовь и послушание. Послушание позволяет ему соблюдать установления государства и пользоваться репутацией доблестного правителя. Любовь наделяет его обходительностью, человечностью, милосердием и другими качествами, которыми обладал Валерий и которые Ксенофонт приписывает Киру. Ведь особенная любовь к государю и особая приверженность к нему войска вполне совместима со всеми другими сторонами его положения, но приверженность войска к одному из граждан является такой чертой, которая неуместна в сочетании с другими обязанностями его положения, заставляющими его соблюдать законы и подчиняться должностным лицам.
В старинных хрониках Венецианской республики можно прочитать о том, как однажды, когда венецианские галеры вернулись домой, между народом и матросами вспыхнула ссора, которая переросла в мятеж и вооруженные столкновения, причем их не могли успокоить ни усилия городской стражи, ни уважение к гражданам, ни страх перед должностными лицами. Но как только перед экипажами галер предстал некий дворянин, за год до этого бывший у них капитаном, моряки унялись и сложили оружие. Их покорность внушила Сенату такое подозрение к этому человеку, что вскоре после этого венецианцы
Глава XXIII
По какой причине Камилл был изгнан из Рима
Выше мы пришли к выводу, что, подражая Валерию, можно нанести вред и себе, и отечеству; поступая же подобно Манлию, ты приносишь отечеству пользу, но иногда себе наносишь вред. Хорошим доказательством этому служит случай с Камиллом, который в своих деяниях был близок скорее к Манлию, чем к Валерию. Поэтому Тит Ливий, отзываясь о нем, говорит, что «eius virtutem milites oderant et mirabantur» [79] .
Поразительными были в Камилле его стремительность, благоразумие, величие души и основательность, присущая ему в устройстве и командовании войском. Ненависть к нему вызывалась суровостью, охотнее расточаемой им в наказаниях, чем щедрость в наградах. Тит Ливий называет несколько причин этой ненависти: во-первых, деньги, вырученные от продажи имущества вейентов, Камилл передал на общественные нужды, вместо того чтобы разделить их в качестве трофея; во-вторых, во время триумфа он велел запрячь в свою колесницу четырех белых коней, и солдаты говорили, что от гордыни он хотел уподобиться солнцу; в-третьих, Камилл принес обет посвятить Аполлону десятую часть захваченной у вейентов добычи, и, желая исполнить этот обет, он должен был отобрать у солдат часть захваченного ими добра. Здесь бросается в глаза то, что возбуждает в народе ненависть к вождю, прежде всего – посягательство последнего на его выгоды. Это вещь чрезвычайной важности, ибо человек, ущемленный в своих корыстных интересах, никогда не забывает об обиде, и малейшая нужда заставляет о ней вспомнить. А так как подобные нужды являются повседневными, всякий день они об этом и напоминают. Другая причина – это казаться спесивым и надутым; не может быть ничего более ненавистного для народов, в особенности же привыкших к свободе. И хотя высокомерие и роскошь, выказанные Камиллом, не причинили никому ни малейшего неудобства, они порождают ненависть, которой государь должен бояться как огня, ибо внушать к себе бесполезную ненависть решается только человек безрассудный и неблагоразумный.
Глава XXIV
Участившееся продление полномочий командующего привело Рим к рабству
Если как следует вникнуть в ход событий в Римской республике, можно убедиться, что причиной ее распада были две вещи: первая – соперничество вокруг аграрного закона и вторая – продление полномочий главнокомандующих. И если бы эти опасности удалось распознать с самого начала и применить против них должные средства, римская вольность была бы более долговечна и к тому же избавлена от многих потрясений. И хотя незаметно, чтобы продление воинских полномочий привело к каким-либо беспорядкам в Риме, тем не менее можно наблюдать, какой вред городу принесла власть, получаемая гражданами вследствие подобных решений. Но если бы все граждане, срок пребывания в должности которых был продлен, проявили такую же мудрость и добронравие, как Люций Квинкций, подобных недоразумений не возникало бы. Достойный поступок последнего весьма примечателен: когда между народом и Сенатом было заключено соглашение и плебеи на один год продлили полномочия трибунов, полагая, что те сумеют противостоять тщеславию знати, Сенат, в пику плебеям и дабы не умалить свое влияние по сравнению с ними, пожелал продлить также пребывание в консульской должности Люция Квинкция, но тот категорически отказался от этого предложения, сказав, что число дурных примеров надо сокращать, а не умножать его путем добавления к уже имеющимся еще одного, притом худшего; он настоял на избрании новых консулов. Если бы все римские граждане обладали таким благонравием и мудростью, они не согласились бы с укоренившимся обычаем продлевать полномочия должностных лиц, который потом вылился в повторное избрание главнокомандующих, что, в свою очередь, привело к падению республики. Первым, чьи полномочия были продлены, явился Публий Филон; он осаждал город Палеполи, и когда срок его консульства истек, Сенату казалось, что победа у него в руках, потому было решено не посылать ему преемника, а назначить его проконсулом, так что он впервые занял эту должность. Хотя Сенат исходил при этом из общественной пользы, именно этот обычай привел впоследствии к порабощению Рима. Чем далее уклонялись римляне от военного дела, тем более необходимой казалась им практика продления воинских полномочий и тем чаще они к ней прибегали. Это повело к двум неудобствам: во-первых, меньшее количество людей приобретало опыт высшего военного командования, и в силу этого круг влиятельных лиц ограничивался; во-вторых, если один из граждан длительное время командовал войском, он привлекал его на свою сторону и находил приверженцев в солдатах; впоследствии это войско начинало питать недоверие к Сенату и признавать только этого полководца в качестве своего главы. Из-за этого Марий и Сулла не испытывали нужды в солдатах, поддерживавших их вопреки общественному благу, а Цезарь захватил власть в отечестве. А если бы римляне не переизбирали на другой срок своих должностных лиц и главнокомандующих, если бы они не достигли так быстро столь великого могущества и если бы их завоевания не были столь скоропалительными, гораздо позже они и надели бы на себя рабское ярмо.
Глава XXV
О бедности Цинцинната и многих римских граждан
В другом месте мы уже говорили, что полезнее всего устроить свободное сообщество так, чтобы граждане оставались бедными. И хотя трудно судить о том, какие римские порядки поддерживали в городе такое состояние, ибо аграрный закон встретил очень большое противодействие, опыт показывает, что 400 лет спустя после основания Рима бедность была в нем очень распространена. И надо полагать, что причиной тому был простой обычай не закрывать доступ малоимущим людям к любым должностям и званиям и почитать доблесть, в каком бы жилище она ни обитала. Такие порядки делали богатство менее привлекательным. Это совершенно очевидно. Когда консул Минуций был со своим войском осажден эквами, в Риме распространились опасения утратить эту армию, и было решено назначить диктатора, то есть прибегнуть к крайнему средству, применявшемуся в стесненных обстоятельствах. Диктатором стал Люций Квинкций Цинциннат, находившийся в то время в своем небольшом имении, где он собственноручно обрабатывал землю. Тит Ливий говорит по этому поводу бесценные слова: «Орегае pretium est audire, qui omnia prae divitiis humana spernunt, neque honori magno locum, neque virtuti putant esse, nisi effusae affluant opes» [80] . Цинциннат вспахивал свой маленький участок, не превышавший четырех югеров, когда из Рима прибыли послы Сената и сообщили ему об избрании на пост диктатора, объяснив, в какой опасности находится Римская республика. Надев свою тогу, Цинциннат прибыл в Рим и собрал войско, с которым двинулся на помощь Минуцию; разгромив врагов и захватив их имущество, он освободил осажденных, но не пожелал, чтобы они участвовали в дележе трофеев, и обратился к Минуцию со следующими словами: «Я не хочу, чтобы ты получил часть добычи тех, чьей добычей сам чуть не сделался». Цинциннат лишил Минуция консульской должности и сделал его легатом, сказав ему: «Ты останешься в этом звании до тех пор, пока не научишься быть консулом». Начальником своей конницы Цинциннат назначил Люция Тарквиния, который из-за бедности сражался пешим. Отметим еще раз тот почет, которым в Риме пользовалась бедность, и то, что для пропитания достойного и мужественного человека, каким был Цинциннат, было достаточно четырех югеров земли. Подобная неприхотливость сохранялась еще во времена Марка Регула, ибо когда он находился с войском в Африке, то обратился с просьбой к Сенату о том, чтобы ему разрешили возвратиться для приведения в порядок своего имения, разоренного работниками. Здесь примечательны две вещи: во-первых, бедность, которой довольствовались граждане, искавшие на войне только чести, а всю выгоду оставлявшие государству. Ведь если бы они думали на войне об обогащении, им не стоило беспокоиться о запустении своих полей. Во-вторых, это душевное благородство римских граждан; командуя войском, они превозносились выше любого государя, не считались ни с царями, ни с республиками, ничего не страшились и ни перед кем не трепетали. Возвратившись же к частной жизни, становились скромными, смиренными, рачительными хозяевами, послушными должностным лицам и уважающими своих предков; трудно поверить, что такие перемены происходили в одних и тех же людях. Такая непритязательность сохранялась до времен Павла Эмилия, последней счастливой эпохи Римской республики, когда ее гражданин своим триумфом обогатил город, но сам остался бедным. Бедность в ту пору так еще ценилась, что Павел, в награду за храброе поведение на войне, подарил своему зятю серебряную чашу, и это был первый серебряный предмет, попавший в его дом. Можно было бы много еще говорить о преимуществах бедности перед богатством, о том, как она способствовала славе многих городов, стран и духовных учений, богатство же служило причиной их краха; однако об этом неоднократно писали другие авторы.
Глава XXVI
О том, что женщина бывает причиной гибели государств
В городе Ардее возникла распря между патрициями и плебеями, не поделившими между собой богатую невесту, на руку которой претендовали один из плебеев и один из нобилей. Поскольку у нее не было отца, опекуны желали выдать ее за плебея, а мать – за знатного. Их притязания привели к ссоре, которая вылилась в вооруженное столкновение – вся знать с оружием в руках стала на сторону нобиля, а весь народ – на сторону плебея. Плебеи были побеждены, покинули Ардею и послали за помощью к вольскам, а нобили обратились к римлянам. Сначала прибыли вольски, которые разбили свой лагерь вокруг Ардеи. Затем подоспели римляне и зажали вольсков в кольцо между городом и своими укреплениями, так что те, когда среди них начался голод, были вынуждены сдаться на милость победителя. Римляне вошли в Ардею и перебили всех зачинщиков беспорядков, после чего город успокоился.