Государево дело
Шрифт:
– Куда это они? – тихонько спросил у соседа Хованский, глазами показывая на государя и его телохранителя.
– Кто их знает, – едва заметно пожал плечами Пожарский. – Может по нужному делу?
– Вот-вот, – охотно согласился княжич. – Оно бы и нам не помешало. Долго ещё нам тут столбеть?
– Служба такая, – философски отозвался Пётр. – Зато мир посмотрим, себя покажем.
– Ага, посмотрим. Особливо на девок. Глянь как зыркают бесстыжие. Должно на любовь злые!
– Чего сразу бесстыжие? Просто не принято тут баб взаперти в теремах держать. Оно и правильно.
– Чего правильно то? – изумился Ванька. – Эдак баба, чего доброго,
– Вот оженят тебя на кикиморе какой, что кроме церкви и девичьей ничего не видела, будешь знать!
– Это бывает, – легко согласился Хованский, отличительной способностью которого было необычайное умение соглашаться с тем, что только что яростно оспаривал. – Стрыя моего [121] как женили, сказывали невеста – краса неземная, а как покрывало в спальне сняла, так она кривая!
121
Стрый. – Дядя.
– Это что же, её и свахи не видели? – недоверчиво отозвался Петька.
– А для них, девку сенную как боярышню приодели и во всей красе показали! – едва не на всю залу заржал рында. [122]
– Тихо ты, оглашенный, – пихнул его в бок Пожарский. – Михальский дознается, каково ты себя вел – беды не оберемся!
– Не до того ему, – отмахнулся Хованский. – Видал, какой озабоченный?
– Случилось чего? – нахмурился приятель.
– Да так, – неопределенно пожал плечами Ванька, после чего заговорщицки подмигнув, принялся шептать: – Давеча какие-то люди приехали в замок, а потом как сквозь землю провалились. Вот Корнила и злобствует аки пёс, а никого найти не может!
122
Нельзя сказать, чтобы такой обман был обычной практикой, но, тем не менее, подобное случалось.
– Ну, мало ли, может купцы какие?
– Без товаров?
– Или музыканты. Вон их сколько, уже голова гудит от пиликанья.
– Может и так. Только скоморохи они везде первые разбойники!
Комнатка, в которой меня ожидал Фридрих Гольштейн-Гогторпский вместе с Ульрихом Датским, была не велика, но довольно уютна. Два дальних родственника, судя по всему, несмотря на разницу в возрасте, успели найти общий язык и хорошенько угостились, особенно князь-епископ. Вот и сейчас он взялся за кубок и, залпом осушив его, принялся ездить герцогу по ушам.
– Мой дорогой Фридрих, – пьяно прослезился он. – Как я рад, что встретил вас на этом скучном сборище!
– Взаимно, – поморщился тот и, с надеждой взглянув в сторону двери, увидел меня.
– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – поприветствовал я своих конфидентов.
– Боюсь, что здоровье кузена Ульриха трудно назвать таковым, – скупо улыбнулся он.
– Бывает, – пожал я плечами.
– Вы обо мне? – выпучил глаза датчанин и подозрительно посмотрел на нас.
– Не обращайте на него внимания, – отмахнулся я. – Трезвый, человек как человек, а как выпьет, никакого сладу с ним нет. Лучше расскажите, что о моем предложении думают ваши родственники?
– Боюсь, что мне не удалось их убедить. Одни оглядываются на Копенгаген,
– Никоим образом, мой друг. Как сказано в писании, много званных, да мало избранных. [123] Пусть потом кусают локти, что не присоединились к нашему проекту.
Глава 18
Если бы у Иоганна Альбрехта Мекленбургского вдруг выросли ангельские крылья (или скорее уж дьявольские рога), наверное, и тогда бы герцог Август удивился меньше. Хотя «удивился» не совсем подходящее слово. В последнее время владыка Брауншвейга находился в состоянии перманентного изумления. В самом сердце его владений, в замке Вотльфенбюттель, проходил суд над придворным врачом герцогской четы, причем сам он чувствовал себя в лучшем случае свидетелем, который вот-вот может стать обвиняемым.
123
Евангелие от Луки.
А проклятый эскулап всё никак не унимался и продолжал сыпать подробностями, любая из которых по отдельности могла привести негодяя к костру. Но он продолжал и продолжал…
– Признаете ли вы, доктор медицины Николас Климент Штайнмаер, что имели злой умысел извести герцогиню Клару Марию? – тусклым голосом спросил дознаватель.
– Мне приказали! – затравлено крикнул закованный в цепи врач.
– Кто именно? – вкрадчиво поинтересовался слуга закона.
– Несомненно, речь идет о Враге рода человеческого! – нервно воскликнул герцог Юлий Эрнст.
– Разумеется, Ваша Светлость, – поспешили согласиться члены судебной коллегии, но не тут-то было.
– Хотелось бы, однако, узнать, какой вид принял князь тьмы, когда соблазнял эту «невинную душу», – едко заметил я со своего места, – был ли это чёрный козел в герцогской короне, или быть может, он обернулся кем-нибудь из владетельных особ, здесь присутствующих?
– Почему сразу в герцогской?! – принял оскорбленный вид брат моего отчима.
– Ну, он же «князь», – пожал я плечами и еле заметно улыбнулся.
Братья герцоги мало того что оказались не готовы к мгновенно собранному судилищу, так их ещё и посадили по разные стороны от моего кресла, лишив таким образом возможности согласовать позиции. Еще на «процессе» присутствовали герцог Фридрих Гольштейн-Гогторпский, князь-епископ Ульрих Датский, ставший с недавних пор моим постоянным спутником, и граф Хотек, в качестве представителя Императора.
Прочие делегаты съезда, узнав, что происходит в Вольфенбюттеле, также пожелали принять участие в столь увлекательном действе, но вынуждены были довольствоваться местами на галерке.
– Отвечайте на вопрос! – повернулся к обвиняемому дознаватель.
– Да, – еле выдохнул обвиняемый.
– Повторите!
Ответом ему было молчание. Похоже, бедолага не выдержал напряжения и лишился чувств. В принципе, неудивительно. Экспресс-допрос от Михальского и его подручных зрелище даже для зрителей малоаппетитное, а уж испробовать его на себе я и врагу не пожелаю. От него даже ко всему привычные степняки, которых трудно удивить пытками, плывут на допросах как благородные воспитанницы монастырей. Единственным моим условием было обойтись без членовредительства, чтобы не покалечить мерзавца раньше времени, но с этим они справились.