Государево дело

Оченков Иван Валерьевич

– Прикажете всыпать ему, государь?

– Ну зачем же. Просто скажем управляющему замком, как его?

– Кнорре.

– Вот-вот, скажем геру Кнорре, что этот сорванец пытался нас обокрасть. Как ты думаешь, что он сделает?

– Бьюсь об заклад, что спустит с него три шкуры!

– Я тоже так думаю, – кивнул я и снова обратился к пареньку: – Как тебе перспектива?

– Если бы я хоть немного испугался, – дерзко отвечал тот, – я бы сказал, что госпожу Мюнхгаузен поместили в восточном крыле!

– А ты, значит, не испугался?

– Мой отец не испугался, когда напали и похитили госпожу Рашке и вашу благородную дочь. Это

он тогда привел им на помощь господина фон Гершова.

– Я что-то слышал про эту историю. Так значит ты сын того конюха…

– Моего отца зовут Клаус, Ваше Величество!

– И ты знаешь мою дочь?

– Конечно! Мы с ней д… я был слугой Её Светлости.

– Понятно. Послушай, Гюнтер. Мне нужно поговорить с той женщиной. Только так, чтобы об этом никто не знал. Ты поможешь мне?

На лице мальчишки появилась понимающая ухмылка, которую он, впрочем, поспешил убрать.

– Туда не так сложно пройти. Я могу показать.

– Отлично! Тогда показывай.

На этот раз, он не заставил себя просить дважды и повел меня и Михальского какими-то закоулками и пыльными коридорами, после чего мы оказались в небольшом зале со сводчатыми потолками, в который выходили две оббитые железными полосами двери.

– Обычно она останавливается здесь, – шепотом пояснил нам «проводник», показывая на крайнюю.

– Как ты сказал, обычно?

– Конечно. Она часто приезжает в свите Его Светлости Юлия Эрнста.

– Всё страньше и страньше, – пробормотал я и, оставив мальчишку с телохранителем, двинулся вперед и постучал в дверь.

– Войдите, – отозвались оттуда, после чего громыхнул засов.

За те несколько часов, что мы не виделись, фрау Мюнхгаузен разительно переменилась и встретила меня во всеоружии женской красоты и французского шарма. Открывшая мне служанка незаметно испарилась, оставив меня наедине с хозяйкой, томно возлежащей на софе, оббитой темным бархатом. Одета Женевьева была в легкое светлое платье, из-под которого выглядывало белое полотно и кружева рубашки. Декольте хоть и не было чрезмерными, но достаточно демонстрировало наличие пышной груди. Но особенно хороши были волосы. Густые и блестящие, цвета спелой пшеницы, немного вьющиеся, и очень просто при всем этом уложенные, они придавали чертовке вид одновременно невинный и обольстительный. Похоже, она ухитрилась за это время вымыть их и просушить, но вот как это возможно без шампуня и фена, я не представляю.

– Прошу простить, Ваше Величество, что встречаю вас в таком виде, – промурлыкала она, – но я так устала в дороге…

– Лежите-лежите, – улыбнулся я.

– Вы так добры!

– Как Юлий Эрнст, или добрее?

– Зачем говорить о брате вашего отчима, ведь его здесь нет?

– Резонно. Однако я хотел выяснить, зачем он приказал вас сюда доставить, да ещё под конвоем?

– Вы все не так поняли. Я действительно служу Его Светлости, но он вовсе не отдавал приказ о моем аресте. Напротив, он прислал меня сюда, чтобы я могла подготовиться к участию в бале, который он желал бы дать в вашу честь. Вы любите танцевать?

– А как же. Цыганочку с выходом!

– Никогда не слышала…

– Это что-то вроде гальярды. [115]

– О! Так вы любите веселые и страстные танцы? И я их просто обожаю!

Рассказывая о своих увлечениях, Женевьева дрыгал в такт ногой, отчего с неё свалилась туфелька, обнажив маленькую изящную

ступню обтянутую шелковым чулком.

– Вы просто Золушка, – хмыкнул я.

– Фу! – наморщила носик дама. – Терпеть не могу эту страшную историю! [116]

115

Гальярда – довольно энергичный танец.

116

Реальная сказка про Золушку изобиловала трупами, отрубленными конечностями и тому подобными вещами. Шарлю Пьеро адаптируя её для детей, пришлось опустить множество кровавых подробностей.

– А мне вот она, напротив, нравится. В ней говорится о храброй и весьма неглупой девочке, которая смогла добиться успеха и наказать людей, обижавших её. Не так ли?

– Зачем вы спрашиваете?

– Мне показалось, эта история должна быть близка вам.

– Вы обо мне ничего не знаете!

– Отчего же. Кое-что мне известно. Вы очень несчастны и одиноки. У вас нет друзей, а покровительство герцога Даненнбергского стоит столько, что легче было бы продать душу дьяволу.

– Черт бы вас побрал! – резко села на своем ложе Женевьева. – Вы всё знали?

– Не всё. Но я быстро навел справки.

– Боже, почему мне так не везет, – закрыла она лицо руками.

– Если это хоть немного утешит вас, сударыня, то вы тут не при чем. – Напротив, я нахожу сыгранную вами роль великолепной.

– Тогда в чем же причина?

– Да в том самом знакомом мне Мюнхгаузене, о котором вы даже не слышали, и ещё одном французском писателе. Нет, вы его тоже не читали, ручаюсь. Первый был записным вралём, а второй описал такую женщину как вы.

– Как я?

– Да. Очень красивую, но при этом смертельно опасную. С ней несправедливо обошлись, и она озлобилась. [117]

– И чем же всё кончилось?

– Для той женщины очень печально. Ей отрубили голову.

– Всё лучше, чем костер!

– Что?!

– Что слышали! Родственники моего покойного супруга оговорили меня, и ваш отчим, наверняка, пошел им на встречу, если бы не его брат.

– Никогда не было и вот опять!

– Простите, я вас не понимаю.

117

Если кто не помнит подробности, граф де Ла Фер повесил свою юную жену голой посреди леса и оставил там умирать. Было отчего озлобиться.

– Ничего страшного. Просто дело в том, что мне ужасно везет на служительниц Сатаны. Я постоянно с ними встречаюсь и устраиваю им личную жизнь.

– Не может быть!

– Вы не слышали о взятии Риги?

– Слышала, но сочла эти слухи вздором.

– Значит, вы слишком умны, чтобы знаться с нечистым.

– Так это правда, что Ригу сдала ведьма?

– Если быть точным, то ведьм было две. Одну я в награду выдал замуж за графа, вторую за мастера монетного двора. [118]

118

См. «Конец Смуты».