Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Добрый день, ваше сиятельство! — приветствовал он графиню и слез с лошади. — Что-нибудь случилось?
— Нет, нет, что вы… Здравствуйте, капитан. Я приехала на вашем коне. Вам его прислал в подарок текинский хан Оразмамед. Странно, но кое-кому это не нравится.
Студитский немало удивился подарку, но не меньше и обрадовался.
Вечером он появился в офицерской столовой. Поздоровался со знакомыми, сел за стол. Тотчас к нему подсел офицер особых поручений.
— Господин капитан, вам известно, что на беглых солдат из Геок-Тепе
— Пока что, господин майор, не могу понять, о чем идет речь, — ответил с достоинством Студитский.
— Я введу вас в курс событий. Командующий генерал-адъютант Скобелев вчера, уезжая в Чекишляр, распорядился взять с вас объяснительную записку по поводу вашей дружбы с текинским ханом. Будьте любезны, объясните во всех подробностях, как могло произойти, что текинцы генеральского коня ранили, а вам они своего лучшего скакуна подарили?
— Хорошо, я принесу вам объяснительную.
Тыкма-сердар ехал с сотней джигитов по такыру и смотрел на хребты Копетдага. Солнце только-только скрылось за горами, вечерний теплый мрак расстилался над отрогами и пустыней. Тыкма смотрел и не мог понять, каким образом скобелевские солдаты узнают о его приближении. Несколько раз Тыкма пытался выехать на Бендесен, и всегда его встречали выстрелами казаки. Казаков было вдвое, втрое больше, они начинали преследование, и Тыкма со своей сотней уходил в пески.
Вот и сейчас, продвигаясь по такыру на порядочном расстоянии от гор, он думал: „Надо подняться сегодня в Ходжа-Кала, но опять налетят русские!“ Об этом же думали и его джигиты.
К Тыкме-сердару подъехал Софи, сказал с опаской:
— Конечно, сердар, ты опять скажешь: „У страха глаза велики“, но приглядись вон к тем огонькам, на горе. Это они нас видят и сообщают своим миганием о нас на опорные пункты русским.
— Сказки Шахерезады послушаем потом, — хмуро отвечал Тыкма. — Никаких мигающих глаз у Скобелева нет. Мы целый год были с тобой у Ломакина, разве ты видел что-нибудь подобное?
— Сердар, но я сколько тебе твержу: сам видел, как скобелевцы везли большие стекла. Эти стекла сейчас мигают и передают всем о нашей сотне. Давай уйдем в пески, выждем сутки-другие, а потом ночью в темноте поднимемся в горы?
— Ты все-таки заяц, Софи, — засмеялся Тыкма. — Давай-ка бери с собой половину людей и постарайся незаметно выехать на Бендесен.
— Ладно, сердар, попробую еще раз.
Отряд джигитов с Софи мгновенно изменил направление и устремился к горам. Тыкма стал следить за мигающими огнями на горах. Вот они вспыхнули во всех концах и заморгали так часто, словно боялись, как бы текинцы не прорвались к перевалу. Софи, следуя приказу сердара, ехал к горам, не обращая внимания на сигналы гелиографов. Спустя час началась перестрелка. Софи вновь отступил к такыру, откуда отправил его сердар, но не нашел на нем ни Тыкмы, ни оставшихся с ним джигитов.
— Ва алла, где же он? — возмутился
Тыкма в это время поднимался в горы на перевал. „Давно надо было отвлечь их всевидящие глаза, — удовлетворенно думал он. — Пусть они гоняются за Софи, а я займусь верблюжьим лазаретом в Ходжа-Кала“. Намерение свое он пытался осуществить с того дня, как приехал в Геок-Тепе английский агент Аббас и сообщил, что в Ходжа-Кала русские согнали больше тысячи верблюдов и на них повезут боеприпасы и оружие в Вами. Там же, в старой крепости, скобелевцы лечили больных лошадей и верблюдов. И серый скакун арабской породы, на котором ездил Скобелев, тоже был там. Захватить его было заветной мечтой Тыкмы-сердара. Тогда бы Скобелев осрамился на весь мир, а имя Тыкмы почиталось бы всюду.
Беспрепятственно в эту ночь сердар с джигитами приблизился к крепости. Перед самым рассветом послал сына Акберды и с ним трех джигитов — выведать, где скобелевский конь.
Подкравшись к самым воротам крепости, джигиты залегли и стали ждать удобного случая, чтобы пробраться в конюшню. Час прошел, другой, стало рассветать. Всюду стояли с винтовками часовые, а вокруг разъезжали конные посты, стреляя вверх из ракетниц.
— Видно, бесполезно охотимся, — сказал Акберды. — Идти на верную смерть нет никакого смысла.
Вернулся он ни с чем. Тыкма рассердился:
— О, аллах, неужели нельзя ничего сделать? Тогда сожгите конюшню!
— Отец, не горячись, — попросил Акберды. — Давай рассудим. Скобелевский скакун в руках лекаря с того дня, как ак-паша побывал у нас, верно? Две недели, даже больше, с того дня минуло. Не сегодня, так завтра скобелевские конюхи поведут живого и здорового в Вами.
— А если конь уже подох? — усомнился Тыкма.
— Давай подождем, отец.
— Ладно, ты благоразумен, Акберды.
Джигиты прождали три дня, и вот ранним утром несколько конюхов и два десятка казаков вывели лошадей из конюшни.
Около тридцати кляч прикрывали генеральского скакуна, вышагивающего в середине табуна. Тыкма-сердар и его джигиты, укрывшись за пригорком, наблюдали за этой картиной и посмеивались.
— Отец, они хитры как лисы, — сказал Акберды. — Но раз прячут коня, значит, боятся нас. А если боятся, значит, мы не должны их бояться!
— Хватит петь, пора действовать, — сказал Тыкма, прицеливаясь в едущего впереди всех офицера.
Остальные джигиты тоже залегли с винчестерами.
— Только бы серого не задеть, — сказал Акберды.
Тыкма посмотрел на него строгим взглядом, сказал „аллах всемилостив“ и выстрелил. Тотчас воздух наполнился гулом от винтовочного боя. Четырнадцать казаков и все конюхи были убиты наповал. Несколько казаков успели развернуть коней и умчаться прочь. Серый скакун Шейново метнулся в гору, но тут же его догнал Акберды и повел к сердару.
Тыкма с благоговением огладил круп коня, осмотрел его грудь, увидел на ней зажившие рубцы и сказал: