Государыня
Шрифт:
— Просто не знаю, что сказать. Я должен выразить волю короля.
— Вот и приходи, когда нужду справит.
— Но когда? Когда? — разозлился гетман на свою минутную слабость. — Через час, через два?
— Иди, иди! Я дам знать, когда приходить.
Король не слышал разговора боярыни и гетмана, и, подойдя к Сигизмунду, Острожский вынужден был всё пересказать.
— С дьяволом они заодно! — выругался Сигизмунд. — Моё терпение иссякло, через два часа я войду к ней сам. А ты скажи дворецкому, чтобы приготовил
— Исполню, как велено, ваше величество.
Иван Сапега в этот час встречался с конюхом Митькой Фёдоровым, предателем, и было передано то, что поломало жизнь великой княгине на многие годы и принесло ей новые тяжкие страдания.
— Ты, вельможный пан, возблагодари меня за верную службу, — говорил Митька Сапеге на конюшне в каморе. — Королева немощна потому, что дитём опросталась, а дитя-то, мальчишку, увезли в Серафимов монастырь.
— Быть тебе, Дмитрий, в чести у короля! — воскликнул Сапега, радуясь добытому.
Он тут же вышел из конюшни, поспешил доложить королю о том, что узнал. В пути он повторял:
— Вот и сочтёмся, госпожа–схизматичка, когда
твоего отпрыска в латинство окрестим. Дай-то Бог только найти его. Сигизмунд выслушал Сапегу с вниманием и не сдержал своего слова: сей же миг помчался в покои Елены. Короля вновь встретила Пелагея. Он крикнул:
– Прочь с дороги, хитрая бестия, если дорога жизнь!
Пелагея, к удивлению короля, не дрогнула и спокойно сказала:
— Ваше величество, государыня может с вами поговорить.
Она повела Сигизмунда в спальню. Елена сидела в кресле у камина, её всё ещё знобило. Рядом стояло другое кресло, но государыня не пригласила короля сесть.
– Чего вы добиваетесь от меня, ваше величество? — спросила она. Я покинула Вильно, не вмешиваюсь в ваши дела.
У Сигизмунда ещё не схлынул гнев, он почувствовал в вопросе Елены пренебрежение, ответил жёстко:
— Я ничего не добиваюсь, но выражаю свою волю и наказываю вас за измену державе.
— Чем же я дала повод винить меня в таком злодеянии, ежели я в стороне от дел?
— Вы хорошо понимаете сами, но, если нет, скажу. Восстание на Туровщине не обошлось без вашей на то воли. Вы главный советник у князя Михаила Глинского. На ваши деньги он покупал и покупает оружие, коней и нанимает разбойников. Разве этого недостаточно, чтобы судить вас? А грамоты брату Василию, побуждающие идти на меня войной? А обман бельского наместника, которому пообещали набрать семьсот воинов, но ваш супруг увёл их в стан нашего врага? Есть ли у вас всему этому оправдание?
– Есть. Но я не буду перед вами оправдываться. Сие оправдание вынесут мне Русь и Всевышний.
– Не тешьте себя надеждами. Вы сгинете в неизвестности, а имя будет проклято с амвонов церквей.
Елена смотрела на братоубийцу с презрением, но у неё не было сил спорить
– Пользуйтесь своей силой над беззащитной женщиной, чините новое злодеяние, но сейчас оставьте меня в покое. Я уязвляю вашу гордость и выгоняю вас прочь! Уходите!
Елена закрыла глаза рукой и отвернулась. Сигизмунд пришёл в бешенство. Он закрутил головой, глаза его сверкали ненавистью, рука схватилась за эфес сабли. Он готов был выхватить её и рубануть Елену. Но в это время в спальню вошла Пелагея и сказала с порога:
– Ваше величество, оставьте великую княгиню в покое. Ей пора пить снадобье.
– Прочь с дороги, волчье племя! — крикнул Сигизмунд и, едва не сбив Пелагею с ног, выскочил из покоя.
Пелагея подошла к Елене, опустилась перед ней на колени, взяла её правую руку и принялась гладить.
– Матушка–государыня, успокойся. Тебе ещё много нужно мужества, дабы одолеть тернистый путь.
– Что там ещё? — устало спросила Елена.
По воле Сигизмунда к палатам подогнали кареты, тапкану, крытые возки и открытые повозки. Ратники грузят наше имущество, выгоняют из покоев твоих людей. Скоро и нам с тобой придётся уходить. Погонят нас отсюда неведомо куда.
Елена ничего не ответила на чёрную весть Пелагеи и на то, что близок час изгнания. Она заплакала оттого, что не может прижать к груди своё дитя, что её разлучили с ним, может быть, навсегда. Она страдала, исходила болью за его судьбу, за то, что её сын никогда не изведает материнской ласки. Сердце её болело и потому, что она ничего не знала о супруге. Но теперь ей было определённо известно одно: войско короля пойдёт на Слуцк, на Минск и где-то там произойдёт сражение. Ненавистник Сигизмунд будет искать Илью, дабы выместить на нём свою злобу и покарать его. «Господи милосердный, сохрани моего семеюшку, не дай ворогу поглумиться над ним, защити в роковой час», — молилась Елена.
Пелагея не могла сдержаться при виде страданий государыни. Они плакали вместе, и со слезами источалось их горе, в сердца вливалось мужество. Когда, наконец, в опочивальню вошёл гетман Острожский и сказал, чтобы они покинули палаты, Елена и Пелагея были готовы к этому. А гетман в этот миг страдал: он многое бы отдал, чтобы облегчить участь королевы, перед которой преклонялся, но, увы, воля короля была превыше всего и он рьяно выполнял её. Он подгонял воинов, чтобы они быстрее выносили вещи. Пелагея помогла Елене одеться. Королева перекрестилась на пустой угол и, не проронив ни слова, не видя гетмана, вышла из спальни.