Государыня

Антонов Александр Ильич

— Ей сейчас трудно, Михаил Львович. Затяжелела она. Ждём в мае.

— Экая забота! И ты оставил её в тяжести?

— Ежели бы я отказался идти к тебе, не простила бы.

— Это верно. Нравом она в батюшку, — согласился князь Михаил.

На другой день, уже в чине тысяцкого, Илья окунулся в море забот. Вместе с Василием Глинским, отцом будущей царицы Руси, жены великого князя Василия и матери Ивана IV Грозного, они скупали в округе лошадей, заказывали кузнецам оружие, добывали корм — войско нуждалось в пище. Оглянуться не успели, как пролетела неделя, как пришёл час выступать в поход на Слуцк и на Минск.

Совсем неожиданно из Кракова в Туров примчались послы

короля Сигизмунда. Они приехали в сопровождении двух десятков воинов и остановились на площади. Князь Михаил не вышел им навстречу: смотрел на них из окна. Он видел их хорошо, и они показались ему надменными, чванливыми. «Ишь, не хотят идти на поклон», — мелькнуло у князя. У него возникло желание не принимать их и не вести переговоры. Ему пора было ехать в расположение войска, чтобы проводить в поход две тысячи воинов, которые уходили на Слуцк и Минск. Всё-таки князь счёл нужным узнать причину появления послов и их требования. Он вышел из палат в сопровождении братьев и направился к послам, но, подойдя к ним, не нашёл в себе мирных слов.

— Зачем вы приехали? Я не намерен с вами разговаривать. Возвращайтесь к королю–братоубийце и передайте: нет его послам чести в Турове!

На лицах у послов погасла чванливость, они испугались.

— Но, вельможный князь, выслушайте нас хотя бы у порога дома, — попросил старший посол. — Мы приехали с добрыми намерениями и не грозим вам войной.

— Я знаю, что вы скажете: чтобы я прекратил самоуправство. Того не будет. Туровщина отныне свободная земля.

— Но его величество король польский и великий князь литовский Сигизмунд обещает вашей земле мир и заверяет, что всякую управу вы будете вести сами.

— Почему же вы не спешились из уважения ко мне? И почему Сигизмунд не прислал грамоту?

— Как только вы, ясновельможный князь, явитесь в Краков, так грамота будет…

— Мне его подобная милость не нужна. Я сказал: возвращайтесь туда, откуда явились. Если ваш король станет добиваться переговоров, то пусть шлёт графа Гастольда Ольбрахта.

Глинский направился к коню, которого неподалёку держал стременной. Князь поднялся в седло и, забыв о послах, поскакал с площади. Следом помчались его братья, его воины. В пути Михаил думал о Москве, о том, что пора бы появиться московским послам. Сам он отправил послов к великому князю Василию ещё в первых числах февраля. Просил он великого князя поспешить с войском в Чернигово–Северскую землю и в Туровщину. «Передай князю Василию, что мы тут бьёмся с Сигизмундом. Хватит ему владеть русской землёй», — наказывал князь Михаил послу.

Михаил Глинский приехал в стан войска ко времени. Конные сотни уже были готовы выступить в поход. Князь Михаил в сопровождении князей Ильи и Василия проскакал вдоль строя воинов, повторяя: «Русь с нами! Не посрамим земли Туровской!» Добравшись до головы колонны, он спешился. Следом сошли с коней Василий с Ильёй. Михаил обнял каждого.

— Не посрамите и вы русское оружие. Нам ли страшиться литвинов!

Две тысячи воинов уходили освобождать свои города и селения. Князь Михаил Глинский стоял у дороги, пока не проехал последний воин. Надеялся князь на то, что русское население Слуцка и Минска поможет своим братьям освободить города от литовцев и поляков. Он знал, что королевские гарнизоны этих городов невелики. Князь возвращался в свои палаты, погруженный в размышления. Борьба с Сигизмундом пока завязывалась успешно. Почитай, началось освобождение земель за Туровщиной. Но Михаил также знал, что схватка с Польско–Литовским королевством лишь начиналась. Властолюбивый Сигизмунд, без сомнения, соберёт войско, едва подсохнут дороги, приведёт его к Туровщине

и будет ломиться в неё, несмотря ни на что. Конечно же, имея обученное войско и достойных гетманов, он может разбить туровских ополченцев, сомнёт крестьянские отряды и возьмёт слабо защищённые города. Потому у Михаила Глинского оставалась одна надежда на помощь Руси, на усердие великого князя Василия в освобождении русских земель. Ожидания Глинского не были напрасными.

Вернувшись к вечеру на своё подворье, князь Михаил увидел, что к нему пожаловали новые гости, и по виду воинов и экипажей догадался, что это желанные гости из Москвы. Он не ошибся. Великий князь Василий поспешил-таки откликнуться на просьбу князя Глинского о помощи и прислал для начала многоопытного в посольских делах дьяка Никиту Губу Моклакова. Этот умный, образованный дьяк всегда имел успех. Он и на этот раз прибыл с особым поручением государя всея Руси. Крепкий, сухощавый, с тёмно–серыми проницательными глазами дьяк смотрел на подошедшего к нему князя Глинского оценивающе: можно ли на него положиться в столь ответственном и огромном деле, на какое он замахнулся? Отвесив Глинскому лёгкий поклон, он сказал:

— Государь всея Руси Василий Иоаннович прислал к тебе, князь Михаил Львович, дьяка Никиту Моклакова с благословением на великий труд, и я должен передать тебе то благословение.

— Спасибо государю всея Руси, — ответил князь Михаил и позвал дьяка: — Милости просим в палаты.

Дьяк Никита шёл рядом с князем и думал, начать ли ему беседу сей же час или вести разговор по заведённому им обряду. Как сказывали о дьяке Моклакове, он приезжал к государям со своим уставом, хотя хорошо знал, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Прибывая куда-либо, Никита требовал истопить баню, долго мылся, парился, пил ковшами квас, позже сидел за трапезой до упоения, а уж потом начинал деловые речи, случалось, через сутки после приезда. На сей раз дьяк изменил себе: событие было особое. Когда князь Глинский привёл его в залу для приёмов, где слуги накрывали стол, он сказал:

— Пока они тут суетятся, — кивнул он на слуг, — мы с тобой, светлейший, к делу приступим.

Никита уселся на скамью, обитую сукном, и пригласил хозяина.

— Слушаю тебя, дьяк Никита Губа, — опустившись рядом, произнёс князь.

— Внимай, светлейший. Провожая меня, государь всея Руси наказал сердечно тебя поблагодарить за радение к отечеству, что я и повторяю. Ещё сказал, что готов немедленно слать на помощь тебе войско. Однако войско он может прислать только при одном условии.

— И какое же это условие? — спросил Глинский.

— А сам ты, светлейший, не догадываешься?

— Догадываюсь и знаю, что ждёт от меня государь. Да ты, дьяк Никита, подтверди моё.

— Подтверждаю: государь всея Руси предлагает и просит тебя перейти на русскую службу. В таком разе, при согласии, он немедленно высылает войско.

— Умён молодой государь, ничего не скажешь. Хорошо, дьяк Никита, я согласен пойти на службу к государю всея Руси. Но скажи, что останется мне, кроме службы? Я хотя и пребываю в нелюбезной мне Польше, но ничем не скован и хомута на шее нет.

— Потом подумал молодой государь. Сказал так: «И помощь окажу в защите земель, и все города, кои князь Глинский отберёт у Сигизмунда, за ним останутся». Это ли не признание твоих заслуг перед великой Русью?

— Что и нужно мне было услышать. Спасибо, посол Никита Моклаков. Теперь и за рейнское можно сесть.

— Так ведь грамота при мне, — придержал князя Никита, и, достав из нагрудной кожаной сумы свиток, развернул его. — Вот, княже светлейший, прочти и крестное целование сверши.