Государыня
Шрифт:
— Я готов, ваше величество, исполнить вашу волю, и лучше кто-либо этого не сделает, — вспыхнул от радости, услышав королевское «вельможный пан», ответил Сапега.
— Вот и хорошо. Теперь слушай. Ты знаешь, что приданое, которое Елена получила от отца, в руки Александра не попало. С одной стороны, это даже неплохо, он бы промотал его, а с другой… Ныне ясно, кто законный наследник Александра, и приданое, что бы там ни было, должно принадлежать нам. Время этому ещё не пришло, но стоит Елене только оступиться и потерять титул вдовствующей королевы, — а она близка к тому, чтобы пасть, — как мы явимся
— Да, ваше величество.
— В таком случае, ты не должен ни под каким видом дать исчезнуть нашему достоянию. Ему место в державе! Помни, что Елена сама может остаться в Литве или в Польше, а сокровища отважится переправить на Русь. Вот этого ты и не должен допустить. Я даю тебе под начало сотню лучших моих шляхтичей и воинов. Приступай к действиям немедленно.
— Я готов не пощадить жизни, но исполню вашу волю, государь. Игра стоит свеч! — И Сапега прижал руку к сердцу.
Ночью Сапега не спал. Думы раздирали его воспалённую голову. Он-то лучше, чем кто-либо другой, знал, за каким огромным богатством посылал его охотиться Сигизмунд.
Не спали в эту ночь и в покоях великой княгини.
Лишь перед рассветом придворные и челядь смежили веки. Сама Елена так и не заснула. Думы сводились к одному: мирной жизни с Сигизмундом у неё не будет. Да и откуда ей быть, ежели в Москву в эти дни отправилось литовское посольство. А наказ великого князя Сигизмунда послам был один: потребовать от великого князя Василия, чтобы вернул Литве все северско–черниговские земли, кои Русь отобрала в ходе последней войны.
Ещё и рассвет не наступил, как в покоях Елены всё пришло в движение, и спустя немного времени из Нижнего замка к южным воротам Вильно потянулись четыре кареты и вереница крытых возков. Восемь конных воинов замыкали поезд. Отъезжающих провожали только пан Сапега и три литовки, жены воинов Елены, не пожелавшие расстаться с отчими домами. Увидев бывшего дворецкого Александра, Елена подумала, что он явился неспроста, таит какой-то умысел.
Покрутившись возле путешествующих, Сапега ушёл на хозяйственный двор. Там он нашёл конюха Митьку Фёдорова из местных россиян и пошептался с ним. Тот согласно кивал головой, а потом возразил Сапеге:
— Нет, вельможный пан, матушка–королева в Бреславль не едет.
— Куда же она путь держит? Говори, если слышал.
— А в Бельск, панове.
— Зачем ей в Бельск?
— Того не ведаю, — ответил Митька, спрятав плутоватые глаза.
— Пан Митька, в сие не верю. Говори правду, если хочешь заработать пару флоринов.
— Так ведь я матушке–королеве служу. Ей и крест целовал.
— Можешь служить ей, как догонишь. А меня чего боишься? Я ведь не батогов тебе обещаю, а золотых флоринов.
— Но ты, вельможный пан, не изгонишь меня с конюшни?
— Не изгоню. Просто тебе придётся служить великому князю и королеве. Запомни: сделаешь, как велю, быть тебе дворцовым ключником, и жена твоя из скотниц в сенные девицы попадёт.
— А не обманешь, пан Сапега?
— Крест целую!
Сапега перекрестился. Митька задумался, потеребил бороду. «Эх, была не была, где наша не пропадала», — отважился он.
— Говори, пан, что мне делать? А исполню, как жену поставишь на обещанное
— Бессовестный вымогатель! Ладно, я добрый. Слушай же внимательно.
Сапега перешёл на шёпот. Прорывались лишь отдельные слова и по ним можно было заключить, что Сапега вовлекал Митьку в охоту за сокровищем Елены.
Позже стало известно, что Митька Фёдоров указал Сапеге монастырь, где были спрятаны драгоценности Елены. Едва поезд великой княгини покинул Вильно, как пан Сапега поднял в седло сотню великокняжеских воинов и повёл их окольными путями к Вельску. Он был готов кое в чём нарушить повеление Сигизмунда и действовать на свой страх и риск по–иному, не так, как советовал великий князь, но всё же в его пользу. Для этого Сапега решил обогнать Елену, до её прибытия под Бельск войти в монастырь, именем великого князя наложить запрет на её богатство, охранять его, сколько понадобится, потом взять в свои руки. Ах, как хотелось Ивану Сапеге погреть и поласкать тяжёлые золотые братины, изящные, радующие глаз золотые кубки, позвенеть золотыми монетами, полюбоваться бриллиантами и изумрудами, а затем отсыпать в тайную укладку золота и драгоценностей на чёрный день! Ведь у него, бедного шляхтича, не было доходов от имений, он жил на то, что получал от великого князя. Но ему так хотелось иметь свои земли, палаты в Вильно или в Кракове, наконец купить замок! Старинный рыцарский замок, пусть полуразрушенный! Это была мечта, и она может стать явью. Как ради этого не взять на душу малый грех? Да и не видел в этом греха богобоязненный пан Сапега.
По весенним, уже разбитым распутицей дорогам двигались к русскому монастырю Святого Серафима разными путями вдовствующая королева с придворными и дворецкий великого князя с сотней воинов. Чтобы обогнать поезд Елены, Сапеге пришлось первую ночь провести в седле, и он сумел подойти к монастырю на целые сутки раньше. Он уже радовался в душе, что скоро доберётся до серебра и золота, до бриллиантов и жемчугов. Но радость Сапеги оказалась преждевременной. Он не предполагал, что сталкивается с неодолимой преградой.
Весеннее солнце уже опустилось за лес, когда Сапега с воинами подъехал к крепким монастырским воротам. Осмотрев их, Сапега увидел калитку и оконце — всё было наглухо закрыто. Он постучал в ворота. За ними не послышалось никакого движения, только в надвратной рубленой башне мелькнуло в бойнице бородатое лицо и скрылось. То был страж. Увидев сотню литовских воинов, он проворно спустился во двор и тихо сказал второму стражу:
– Там воины–литвины. Не отзывайся и оконце не открывай. Я же бегу к игумену.
– Слышал я, что за воротами кто-то шебуршится. Господи, спаси и помилуй, — перекрестился второй страж. — Беги скорее к отцу Нифонту.
Сам страж крадучись подобрался к воротам и приник к щёлке. Иван Сапега постучал по воротам второй и третий раз, но за ними по–прежнему стояла тишина. Он уже горячился и готов был заставить воинов ломать калитку, дабы ворваться в монастырь. Здравый смысл подсказал, что сие будет похоже на разбой. Ещё Сапега подумал, что братия монастыря беспечна и в сей час сидит за вечерней трапезой и слушает проповедь настоятеля. Вновь Сапега принялся стучать уверенно и уже спокойно, как будто пытался кого-то разбудить, но не напугать.