Государыня
Шрифт:
На том Сигизмунд и Елена расстались. Великий князь спешил к державным заботам и утонул в делах. Ещё не высохло вино на усах во время пирования по случаю приобретения великокняжеского престола, как Сигизмунд принялся готовиться к войне. Теперь ему надо было побудить раду к тому, чтобы она приняла решение о возобновлении войны с Русским государством, и Сигизмунд добился своего. По этой тропе гетманы повели малочисленный литовский народ на убой и делали это в царствование Сигизмунда с завидным постоянством.
Глава
Осень одевала в багрянец леса и рощи. Уже опустели нивы, зеленели озими. Под лучами бабьего лета плавали паутинки, серебряными нитями украшая кустарники на опушках рощ. Когда гонцы Елены были уже вблизи Москвы, они увидели два клина улетающих журавлей.
— Смотри-ка, Карпуша, журавушки отлетают к теплу. С ними и лето отбывает, — сказал ехавший впереди Глеб.
— Да, брат, осень пришла на двор, а мы всё ещё в пути, — отозвался Карп и продолжал уже о наболевшем: — Нам бы сейчас в Москву попасть. Успеем ли, как ворота закрывать будут?
— Коней надо погонять, а они устали до немочи, — заметил Глеб. — Да ничего, у нас государево дело. Нам и ночью откроют ворота в Кремль.
— Ну коль так, завтра с утра и к государю явимся, — согласился Карп.
Гонцы продолжали путь медленным шагом, щадя измученных коней. Они знали, что за оставшиеся полсуток пути до Москвы ничто в мире не изменится. Но подобное мнение у них появилось от усталости. За плечами у них было более полутора тысяч вёрст. Им пришлось вплавь спасаться через реки, уходя от погони польских воинов, прятаться в лесах от гулящих ордынских ватажек. Теперь они напрягали последние силы, чтобы выполнить волю своей государыни и донести весть о кончине её супруга, короля Александра.
К Калужской заставе Глеб и Карп прибыли в полночь. Подъезжая к воротам, они думали, что не дозовутся сонных стражей. Ан нет, у ворот близ костра сидели несколько ратников и, похоже, кого-то ждали. Да, было чему удивиться, когда к подъезжающим Глебу и Карпу подошёл десятский в кафтане, какие носили великокняжеские рынды.
— Откуда, путники дальние?
— Из польских земель мы путь держим, государево дело у нас, — ответил Глеб.
— Я десятский Кирилл. Отвечайте, кто вас послал?
— Государыня Елена Ивановна и князь Илья Ромодановский.
— Сколько дён в пути? — допрашивал десятский.
— Мы им счёт потеряли, — ответил Глеб.
— Двадцать первый, — отозвался Карп. — Ноне кончается и он.
— Эко, право! — воскликнул десятский. — Вещание-то доброго человека Ангелова правдой обернулось. Знаете такого?
— Как не знать побывальщика, — ответил Глеб.
— Теперь всё верно. Кто побойчее, говорил Микола, тот Глеб, а потише — Карп.
— Так и есть: я — Глеб, он — Карп.
— Ну, братцы, бежим в Кремль! — весело заявил Кирилл. — Вас там ждут не дождутся. — И он побежал к воротам, крикнув
В Кремле и впрямь ждали гонцов из Польши. Ещё и не смеркалось, когда в государевы палаты пришёл добрый человек Микола Ангелов. Он в великокняжеских покоях бывал часто, и для него всегда были открыты двери. В час прихода Миколы великий князь Василий с супругой, княгиней Соломонией, сидели за вечерней трапезой. Дворецкий Иван Мансуров привёл Миколу в Столовую избу.
— Батюшка–государь, я привёл доброго человека. Говорит, что у него какие-то важные вести.
Ангелов выглядывал из-за плеча Мансурова.
— Ты хороший человек, Микола, но до утра не мог подождать со своими вестями? — спросил Василий.
— Нет, батюшка–государь Василий Иванович, их и на час нельзя отложить.
— Ну говори, коль так. Никто тебе не мешает.
— Ноне на вечерне стоял я в храме Успения у иконы Николая Чудотворца. И снизошёл ко мне Дух, и услышал я его глас: «Сын Божий, Микола, иди сегодня же к государю и скажи, что к нему летят вести, да в полночь и прибудут».
— И что же, Дух сказал тебе, откуда вести?
— Сказал, батюшка–государь: от твоей сестры Елены.
Великий князь Василий не подверг сомнению сказанное Миколой. Последние дни его томило предчувствие каких-то перемен в жизни. Он и с Соломонией о том поделился. И вот предчувствие сбывалось, потому как вещаниям Миколы Ангелова князь Василий давно верил. И, слава Богу, провидец, добрый человек Микола, всегда нёс правду. Василий спросил Ангелова:
— И ты знаешь суть вестей?
— Нет, Николай Чудотворец не донёс до меня суть, но вижу я, что за случившимся в Польше последуют большие перемены в ближнем нашем мире.
— И что же ты посоветуешь?
— Одно: дождаться вестников. А чтобы ожидание не показалось долгим, поведаю тебе, государь, о том, что должно знать каждому монарху.
— Так ли, добрый человек? То, что мне должно знать, как государю российскому, я ведаю с детства.
— Не говори так, батюшка–государь. Я помню, как ты возрастал. Тебе некогда было заглянуть в святцы, а уж о событиях в глубине веков и говорить нечего. Но тебе надо знать истоки русской народности, начало государства российского. Да не погнушайся моей речью и послушай, что удалось мне почерпнуть из устной мудрости народной.
— А вот тут, Микола Ангелов, я пойду тебе встречь, — азартно сверкая глазами, заявил великий князь. — Глубокую благодарность я выражаю своей матушке Софье Фоминишне за то, что она всю минувшую историю Руси знала назубок и донесла всё до меня, как если бы жила в ту пору.
— Прости, государь. Я того не знал за Софьей Фоминишной. — Ангелов поклонился государю и, увидев скамью, обитую бархатом, сел на неё. — Потому вместе с тобой благодарю твою матушку, что она донесла до тебя старину. Скажу одно: она питалась наукой своего прапрапредка императора Константина Багрянородного, который сочинил труд по истории Киевской Руси.