Готфрид Лейбниц. Его жизнь, общественная, научная и философская деятельность
Шрифт:
Стено был раньше врачом, анатомом и геологом, отличался умом и познаниями, но, поехав в Италию из-за самого пустякового предмета, не имеющего никакого отношения к теологии, бросил все – науку и философию – и внезапно почувствовал призвание к богословию. Лейбниц рассказывает об этом случае в своей «Теодицее»:
«Добряк Стенонис, датчанин, апостолический викарий Ганновера… рассказывал нам, что с ним случилось. Он был великий анатом и весьма знающий естествоиспытатель, но, к сожалению, оставил науку и стал из великого ученого посредственным богословом. Даже о чудесах природы он едва хотел слышать, и понадобилось особое папское повеление для того, чтобы заставить его сообщить результаты его наблюдений, о которых просил г-н Тевено. Этот Стенонис рассказывал нам, что его решимости обратиться (из лютеранства) в католичество более всего способствовало восклицание одной флорентийской дамы, которая закричала ему из окна: „Синьор, идите не в ту сторону, куда вы хотели идти, но в другую“. Этот голос потряс его, потому что он как раз в ту минуту размышлял о религии. А дело было в том, что он искал кого-то в доме, где находилась эта дама, но шел не туда, куда следует, и она хотела указать
Достаточно привести эти слова Лейбница, чтобы видеть его трезвое отношение ко всякого рода обращениям, в то время составлявшим явление весьма обыкновенное. Правда, в своей «Теодицее» он выставил этот пример в доказательство того, что Провидение часто влияет на людей посредством весьма незначительных обстоятельств, не зависящих от воли человека; но было бы напрасно искать в воззрениях Лейбница и тени какого-либо ожесточенного настроения, овладевавшего многими его современниками.
Более интереса представляли беседы с Моланусом, которого Лейбниц называл «несравненным богословом», а также с Эккартом, ревностным последователем Декарта. Эккарт до того был убежден в превосходстве французской философии и науки, что долго не хотел поверить, чтобы Лейбниц, будучи немцем, мог изобрести в философии или в математике что-либо такое, чего не знал Декарт. Однажды в День Пасхи Лейбниц был у Молануса и здесь затеял спор с ним и с Эккартом о декартовском доказательстве бытия Божия. Противники разошлись, нимало не убедив друг друга.
Кроме богословов, Лейбниц имел немало контактов и столкновений с химиками и даже с алхимиками.
Подобно большей части тогдашних монархов, ганноверский герцог интересовался алхимией, и, по его поручению, Лейбниц предпринимал разные опыты. Эти опыты сблизили Лейбница с гамбургским алхимиком Брандтом. Брандт вычитал в какой-то алхимической книге, что из мочи будто бы можно добыть жидкое вещество, посредством которого серебро может быть превращено в золото. Предприняв ряд опытов для проверки этого утверждения, Брандт наконец сделал следующее открытие. Он варил значительное количество мочи, затем подвергал сухой остаток продолжительному накаливанию и с различными предосторожностями, которые мы здесь опускаем, собирал получаемые пары в особый приемник. Результат получился неожиданный: вместо философского камня Брандт нашел вещество, светящееся в темноте, необычайно горючее и ядовитое, названное им фосфором. Свое открытие Брандт сообщил саксонскому коммерции советнику Крафту, а этот последний передал секрет камердинеру саксонского курфюрста Кункелю. Камердинер, подобно коммерции советнику, был страстный алхимик; оба они поехали в Гамбург к Брандту. Брандт позволил им присутствовать на своих опытах, но ни Крафт, ни Кункель не усвоили всех подробностей процесса. Камердинер, возвратись домой, взялся за опыты; сначала ему не повезло, и он даже стал жаловаться на Брандта, уверяя, что тот обманул его, но в конце концов Кункель догадался, в чем дело, и стал бесцеремонно выдавать себя за настоящего изобретателя. Крафт не стал сам делать опытов, а разъезжал по всем дворам, стараясь как можно выгоднее продать изобретение. Приехал он и в Ганновер. К чести Крафта надо, однако, сказать, что он сообщил Лейбницу имя настоящего изобретателя. Лейбниц немедленно убедил герцога пригласить Брандта к своему двору. Явившись в Ганновер, Брандт объяснил, в чем дело. Желая повторить опыт в обширных размерах, он попросил содействия герцога и, по совету Лейбница, собрал огромное количество мочи, воспользовавшись для этого лагерными сборами, и целые бочки этой жидкости были употреблены для опытов, что позволило Лейбницу, при повторенных им опытах, добыть весьма значительное количество фосфора. Брандта вознаградили пожизненной пенсией. Лейбниц послал кусок добытого им по рецепту Брандта фосфора в Париж Гюйгенсу и, сверх того, отправил Чирнгаузену, для передачи в Парижскую академию, статью с описанием способа. Курьезно, однако, что статья озаглавлена: «Отчет о фосфоре, открытом г. Крафтом», хотя Крафт даже сам себя не выдавал за изобретателя.
Другой алхимик, с которым Лейбниц имел Дело, был знаменитый Бехер, основатель теории «флогистона», державшейся в науке до времен Лавуазье. Бехер был человек ученый и весьма талантливый, много занимавшийся не только химией, но и механикой, однако при этом отличался сварливым, завистливым характером и склонностью к сатире. Он долгое время спекулировал алхимией при ганноверском дворе и рассчитывал здесь пристроиться окончательно. С появлением Лейбница Бехер почувствовал, что путь ему отрезан: Лейбниц еще со времени своего знакомства с розенкрейцерами знал настоящую цену философского камня. Бехер ждал случая насолить Лейбницу. Лейбниц, постоянно носившийся с десятками проектов, о которых он рассказывал всем и каждому, сообщил Бехеру свои мысли об усовершенствовании колясок. Этого было достаточно для Бехера, который написал на тему о колясках пасквиль против Лейбница, озаглавленный: «Глупая мудрость и мудрая глупость». В этой брошюре Бехер поднял на смех Лейбница, старался скомпрометировать его в германском ученом мире и изобразил философа каким-то авантюристом. Между прочим, как верх «глупой мудрости» был приведен проект Лейбница «устроить коляску, способную совершить путешествие из Ганновера в Амстердам за 6 часов». Лейбниц был чрезвычайно раздражен этим пасквилем и, в свою очередь, старался отомстить Бехеру. В пылу полемики Лейбниц не всегда разбирал средства. Так и на этот раз, – он написал герцогу письмо, в котором предостерегал его от Бехера, утверждая, что это – человек, способный клеветать на своих покровителей – явный намек на самого герцога, так как Бехер искал его покровительства. Лейбниц отвергал приписываемый ему Бехером проект; что касается настоящих его планов касательно колясок, Лейбниц ограничился замечанием: «Не знаю, можно ли меня обвинить в глупости, но, во всяком случае, по упомянутому вопросу я нахожусь в хорошей компании; мои мнения разделяют такие мужи, как французский король, затем Гюйгенс и другие ученые».
Проект с колясками, однако, остался на бумаге.
Более серьезное значение имели проекты, представленные Лейбницем герцогу Иоганну Фридриху с целью увеличить производительность герцогских рудников, много страдавших от затоплявшей их воды. «Вы удивляетесь, – писал он одному приятелю, – что за дело мне, государственному мужу, до рудников? Но я давно пришел к мысли, что важнейшею составною частью государственной науки является государственное хозяйство и что невежество, господствующее в этом отношении в Германии, ведет к гибели». Лейбниц энергично взялся за дело и предпринял ряд серьезных геологических исследований Гарца. Усилия его не остались бесплодными для науки – в Германии Лейбниц был первым выдающимся геологом; но с практической стороны результаты были незначительны, главным образом по той причине, что Лейбницу не удалось справиться с рутиной рудокопов и их надсмотрщиков, которые предпочитали работать, как работали их деды. Лейбниц устроил ветряный двигатель, при помощи которого приводил в действие насосы, выкачивавшие воду, однако рудокопы умышленно портили его машины.
В 1679 году Иоганн Фридрих умер, к великому огорчению Лейбница, который был искренне предан герцогу.
Преемник Иоганна Фридриха, Эрнст Август, всегда был противником французской гегемонии, и Лейбницу теперь не стоило труда сговориться с герцогом относительно начал ганноверской политики. В 1683 году подстрекаемая французскими дипломатами Турция объявила войну Австрии. Для Лейбница это было тем чувствительнее, что все его надежды на столкновение Франции с Турцией из-за Египта навсегда рухнули. Лейбниц почувствовал себя оскорбленным не только как немецкий патриот, но и как автор египетского проекта. Летом 1683 года турки осадили Вену. В это самое время Лейбниц написал на двух языках, сначала по-латыни, затем по-французски, замечательный памфлет: «Mars christianissumus» («Христианнейший Марс») – сильнейшую политическую сатиру из всех когда-либо направленных против Людовика XIV. Сатира эта была сочинена Лейбницем с ведома и даже, можно сказать, по желанию герцога Эрнста-Августа.
За завоеванием Лотарингии последовало взятие Страсбурга, – зародыш будущей войны 1870 года и новейшей идеи реванша. Турки стояли под стенами Вены, германскому миру грозила опасность с двух сторон, – с запада угрожала французская культура, с юго-востока, – мусульманское варварство. До 1672 года Лейбниц твердо надеялся на наступление благоприятного поворота во французской политике, но с тех пор дела шли все хуже и хуже. Когда министром стал знаменитый Лувуа, последняя тень приличий была отброшена. На германские государства во Франции стали смотреть с нескрываемым высокомерием, можно сказать, с презрением.
«Раньте во Франции были довольны Вестфальским миром, теперь король отказался от всяких обязательств. Новофранцузская политика ничего так не боится, как формулы: teneatur rex christianissimus (христианнейший король обязуется). Король ни к чему не должен обязываться, эта формула так же неприятна дипломатам, как освященная вода чёрту. Ведь объявили же французские послы во Франкфурте, что Мюнстерский мир не имеет более значения, а Нимвегенский мир есть великое благодеяние, оказанное французским королем покоренным им странам. Король может объяснить значение оказанных им благодеяний как ему угодно. Король Франции действует не по политическим основаниям, но по своей доброй воле. Что касается прав церкви и государства – это всё излишние хитрости, которые, конечно, имеют значение для обыкновенного смертного, но не для такого мужа, каков Людовик XIV. Такие избранные должны во всех мирских делах пользоваться властью, исходящею с небес. Я желаю, – пишет Лейбниц, – освободить короля от всяких ненужных ограничений, и для того постараюсь основать новое учение о праве. Правда, все настоящие юристы будут против меня, но крючкотворы и особенно иезуиты – на моей стороне: последние теперь могут надеяться получить более от французского королевства, чем от испанского.
Основания этого „нового права“ следующие: Бог – властитель вселенной; король Франции – истинный и единственный наместник Бога на земле. Он обладает той божественной властью, которая позволила Моисею повелеть иудеям похитить у египтян золотые и серебряные сосуды и ограбить жителей Ханаана, а папе Александру VI разделить весь Новый Свет между Испанией и Португалией. Как наместник Бога Людовик XIV необходимо правосуден, а правосудный – сам себе закон, как говорит апостол Павел. В то же время он – могущественнейший из монархов, а что полезно сильнейшему, то справедливо, как заставляет Платон сказать Фразимаха. Ведь недаром бутылочка с миром, которым помазан король Франции, упала с неба! Недаром король Франции, как всему свету известно, обладает чудесным даром излечивать своим прикосновением больных, особенно золотушных.
Священное Писание наполнено пророчествами о новофранкской державе. В Писании сказано: „Посмотрите на лилии, они не прядут“. Неужели не ясно, что речь идет о французских лилиях? Лилии украшают город французского короля, пряжа – работа женщин. Этим пророчеством сказано, что Франция никогда не попадет под иго женщин. Но не надо и древних пророчеств, когда есть достаточно современных чудес. Разве не чудо, что король ведет постоянно войны и все-таки всегда имеет множество денег! Одни думают, что он обладает философским камнем, другие утверждают, что у него на службе состоит домовой. Глупцы! Возможно ли приписывать дьявольской силе то, что совершается по воле Провидения! И как легко все делается: король не трудится, он только забавляется, а дела идут сами собою. В этом и узнается истинный любимец небес, потому что по пословице – „Бог дает своим и во сне“. Недостает только пророка, который объявил бы безумцам, сопротивляющимся королю, что их покарает божий суд. По отношению к христианскому миру Людовик XIV играет ту же роль, какую некогда играл Навуходоносор в мире иудейском. Нет только немецкого Иеремии, который мог бы предсказать немцам гибель. Впрочем, маленький Иеремия нашелся в лице одного немецкого сельского священника, который по Апокалипсису доказал, что все враги Людовика XIV попадут в ад. Не ясен ли перст божий! Всех противников короля постигла кара: Италия страдает от засухи, Голландия гибнет от наводнений, Австрия – от мятежей, а Германская (Римская) империя – от турок!