Готика Белого Отребья
Шрифт:
Ничто не имело значения, и осознание этого казалось захватывающим и блестящим, как должно было быть у Ахава в его поисках большого белого кита. Невролог выразил своё подозрение, что моя амнезия, должно быть, была вызвана тяжелым психологическим травматическим шоком от чего-то чрезвычайно ужасного, и закончил свои рассуждения, указав:
– По всей вероятности, эта травма была настолько сильной, что ваша потеря памяти на самом деле может быть благословением.
Любопытный вывод, который, если честно, привёл меня в восторг. Разве Бог не явился Моисею в виде горящего куста, потому что от вида Божьего лика разум человека мгновенно обезумеет? Что же такого ужасного я мог увидеть, что моя память была стёрта? Не то, чтобы я подозревал, что мог видеть Божественный лик, но что, если это было нечто другое, более материальное?
Изнасилование?
Убийство?
Призракa?
Стихийное
В глубине души я чувствовал, что это должно было быть за пределами вышеперечисленных вещей, что-то абсолютное, что-то слишком ужасное, чтобы быть осмысленным. Это имело смысл. После обнаружения моего собственного осознания, я понял, что мои сны были исключительно кошмарами, от которых я просыпался ночами в холодном поту. Это подтолкнуло меня к размышлениям:
1) психосексуальные: двадцатидвухкалиберная щетка для чистки ружей быстро погружались в уретру моего пульсирующего и истекающего кровью пениса; хорошенькие женщины висели голые, подвешенные за запястья на металлических крюках, их внутренности были вывернуты через влагалища; деревенские мужики сверлили кольцевыми свёрлами отверстия в женских головах, чтобы произвести соитие с их всё ещё тёплыми, живыми мозгами; люди ещё более безумного вида абортировали нескольких кричащих беременных девушек, после отрезали их нерожденным детям головы и спокойно совокуплялись с их обезглавленными трупами.
2) аллегорические и явно абсурдные: женщина с телосложением фотомодели “Плейбоя”, бушующая с бензопилой в детском саду, носящаяся следом за криками и летящей кровью, но, что странно, эта женщина обладает бычьей головой; мужчина в автобусе говорит другим пассажирам: «Это был я и Лу Роуз. Они посадили нас в железную клетку и не давали ничего, кроме чёрствого хлеба и похлёбки для свиней»; Пенис с человеческими руками и свисающей мошонкой высотой шесть футов, бегающий по кладбищу на слоновьих ногах и мастурбирующий себя при этом.
3) люциферические: образы, возникающие из дыма. Оскаленные морды псов на толстых, жилистых шеях. Их плоть цвета речной глины, ноздри - бездонные ямы, глаза излучают космическую ненависть ко всему сущему. На красном небе чёрная луна, долина, ужасная и обширная, сверкающая светящимся туманом, с озером дымящихся экскрементов. Из трещин в Чёрной скале нисходит жалкая, голая орда человекоподобных существ. Большой чёрный ворон пролетает над их головами, его чёрные мраморные глаза смотрят вниз в благоговейном восторге. Орда эта состоит из массы вопящих, гниющих тел воплощённого ужаса, живого хаоса. А из дымящегося озера, среди субактивного хихиканья, в Орду врываются демоны, их толстые руки выкручивают руки и ноги из суставов, отрывают головы от тонких шей, вырывают позвоночники из порванных ртов. Вдалеке бушует огонь, из трещин в каменном лике долины вырывается жирный чёрный дым. Пальцы выдавливают глаза на воющих лицах; уши, носы, губы и пальцы откусываются и грызутся, как лакомые кусочки. Когти размахиваются, чтобы распороть животы, огромные кулаки вонзаются в прямые кишки, через которые потом извлекаются внутренности, как подарки из подарочной коробки. Демоны кряхтят и смеются, шествуя обратно по полю брани и рекам крови, они возвращаются в озеро бурлящего дерьма, из которого они и пришли, и всё это во имя Сатаны.
И ещё однo:
4) чудовищный: ибо ни одно другое слово не может точнее описать это существо в джинсовом комбинезоне; его мышцы напряжены, монстр высасывает фекалии из ануса обнаженной женщины с проломленной головой. Более детальное изучение сновидений позволяет определить, что мозг женщины был съеден из остатков черепной коробки точно так же, как и её отходы жизнедеятельности были высосаны из её кишечника. Монстр теребит свою промежность в каком-то безумном возбуждении; его эрегированный член больше бейсбольной биты. Когда последний кусок его пищи высосан, он смотрит на небо с благоговейной усмешкой, как будто благодарит какое-то божество за щедрость пищи, которой он только что наслаждался.
Его голова размером с большой арбуз, но перекошенный и деформированный, один глаз больше другого и находятся они на разной высоте.
Да, это были сны, которые я видел каждую ночь, эти и последующие образы были намного хуже. Что могло случиться со мной в прошлом, или что я мог увидеть, что заставило такую картину зверств всплывать в моём подсознании?
Мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться выяснить это.
Но с чего мне начать?
Этот вопрос вернул меня к тому листу бумаги, двадцатилетней давности, который я нашёл в пишущей машинке. Мне казалось, что это первая страница романа. Теперь-то я знал, что я - писатель. Итак?
Я должен написать остальную часть Книги.
Я был уверен, что если закончу эту книгу, то воспоминания о моей жизни вернутся ко мне, и на все мои вопросы будут даны ответы. Что заставляло меня так думать? Я понятия не имел. Возможно, это был шёпот в моих снах, знак сестёр Данте из Небесного Источника. А может быть, это просто бред сумасшедшего.
О, я забыл упомянуть одну вещь. Та единственная страница в машинке? У него было название в верхней части:
ГОТИКА БЕЛОГО ОТРЕБЬЯ
* * *
Это были слова, которые Писатель слышал сквозь завесу сна - самое странное сочетание слов, которое он когда-либо слышал, и, возможно, самое странное предложение, когда-либо произнесенное: «Мама! Он засовывает желатинового червяка в свой член!»
Писатель открыл глаза, что было вполне объяснимо, он обнаружил себя дремлющим на неудобном сиденье автобуса «Грейхаунд». Он был более чем наполовину пуст - редкая роскошь. В его ряду не сидело ни одного пассажира, и очевидно, что автобус недавно помыли, потому что в нём не осталось и следа привычного запаха для данного автотранспорта, а точнее смеси запаха бомжатины, мочи, грязного подгузника и духов из магазина «Всё за $1». А что касается таинственной фразы, которую он слышал сквозь сон… то в салоне не было никого, кто мог бы её сказать. Другие пассажиры, помимо него, были старики, алкоголики и пара молодых наркоманов, и все они ехали без спутниц. А данное восторженное предложение явно принадлежало голосу молодой девушки.
Присутствие Писателя в автобусе можно объяснить несколькими строками. Он был на пути «самопознания» - он следовал совету своего врача и занялся тем же, чем занимался до потери памяти. Что он знал о себе на этот момент было то, что он узнал от людей, называвших себя его близкими друзьями (но он этих людей совершенно не помнил), и от редактора книг, с которым, как ему говорили, он работал, но самое главное, не помнил, как работал. Он был романистом с сомнительной репутацией, у него было опубликовано несколько десятков романов, совершенно ему незнакомых. Он был человеком, обладающим некоторыми финансовыми средствами от доходов вышеупомянутых книг, но он не помнил, как писал ни одну из них. Потом ему сказали, что он был очень одиноким человеком, но при этом ему нравилось его одиночество, он не имел постоянного места жительства и провёл большую часть последних тридцати лет в качестве жильца сомнительных мотелей, потому что, по-видимому, он никогда не писал больше одной Книги в одном месте. Его незнакомые друзья сказали, что он был доволен той жизнью и никогда не жаловался, так как жизнь в дороге вдохновляла его на написания своих книг. Он не хотел писать ни о глупостях и фантазиях, ни о напыщенном мейнстриме, ни об оптимистической лжи просто для того, чтобы заполнить пробелы на «Рынке». Он хотел писать свои собственные интерпретации реальности, как Рембрандт, Мунк и Ротко писали свои, как Бах играл свою музыку, как Микеланджело вырезал статую Давида.
Ах, эстетическое стремление и какое благородное! Его прошлая жизнь - его забытая жизнь - была странствием по тропам Ибсена, Кафки и Достоевского, когда он пробовал на вкус настоящую жизнь, и, не обращая внимание на её часто ужасный привкус, жевал её и глотал. А в символическом смысле? То, что он испражнял, было его видением этой самой жизни. Истинный механизм любого настоящего художника,– думал он.
Автобус, следующий в извилистой темноте с двумя тусклыми фарами вместо глаз, мягко покачивался при езде по ухабистой дороге, окаймленной первобытным лесом. Эффект был убаюкивающим, гипнотическим и приятным одновременно. Но он явно слышал эту нелепую фразу сквозь сон. Теперь единственным возможным ответом было убеждение, что это был всего лишь сон. Слуховая галлюцинация, как это назвал бы его доктор, потому что такое уже случалось с ним и раньше. Но это гипнопомпическoе и гипногогическoе? Почему-то я не уверен,– признался он себе, и это удивило его, потому что Писатель, как правило, помнил всё, что читал. Всё. Каждую книгу, диссертацию, статью, даже каждое стихотворение. Но самое ужасное, что он вообще не помнил, когда и как читал что-нибудь в своей жизни.