Готовность номер один
Шрифт:
В ангаре ТЭЧ всегда стоят несколько самолетов. Кроме того, на некоторых машинах специалисты ТЭЧ проводят регламентные работы в полевых условиях.
Старослужащие рассказывают, что раньше, несколько лет тому назад, таких частей в полках вообще не существовало и все работы на самолетах проводились техниками и механиками под открытым небом. Как хорошо, что это время миновало!
Оттащив водило в сварочную мастерскую, я иду в лабораторию. Вся лаборатория опутана проводами. Жужжат электромоторы, пощелкивают концевые выключатели, глухо постукивают
Здесь, между прочим, девушек из числа вольнонаемных больше всего. Может, это объясняется тем, что работа требует тонких рук и деликатного обращения. Тщательно обметаю валенки, стираю снег с бровей и подхожу к дверям той комнаты, где работает избранница нашего Мотыля. Навстречу поднимается со стула розовощекая толстушка в вязаной кофточке.
— Простите, — говорю я. — Мне поручено сказать вам всего два слова.
Девушка вскидывает широкие брови и улыбается. Улыбка у нее тоже широкая. Такие улыбки обычно рисуют на коробках с зубным порошком.
— Хоть три, — говорит она громко. — Если не ошибаюсь, вас зовут Виктор Артамонов? Вы славно играли на пианино «Царевну-Несмеяну» в прошлое воскресенье.
Ее воспоминания не входят в план составленного мною разговора, и я боюсь, что это выбьет меня из колеи. К тому же ее громкий голос может привлечь внимание находящихся в комнате.
— Вы не ошибаетесь, — говорю я все так же тихо, намекая на то, чтобы так же говорила и она.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, собственно, — мнусь я и показываю глазами на дверь.
Она выходит вместе со мной в другую комнату.
— У вас расстроенный вид, — говорит она, всматриваясь в мое лицо. — Вы что-то скрываете.
— Меня просили…
— О чем просили? Кто?
— Меня очень просили… Вас очень хотят видеть. Речь идет о моем очень близком друге. — Я даже вспотел от такого разговора.
— Да кто он, этот ваш близкий друг?
— Мотыль. Герман Мотыль. Неужели не догадываетесь?
Девушка смеется, слегка закинув голову. Колыхается копна светлых, забранных в сетку волос. Не понимаю, что смешного в моих словах.
— Не сердитесь. — Она дотрагивается пальцами до моей руки: — Просто я вспомнила, как он… В общем, передайте своему Мотылю, что я не подойду для его коллекции.
Ай да девчонка! Так бы и расцеловал ее. Входит дежурный по ТЭЧ.
— Готово водило, — говорит он. — Можешь получать.
Я благодарю.
Страница шестнадцатая
Уже полдень, а снегопад не прекращается. Майор Жеребов ходит с деревянной лопатой от машины к машине быстрым размашистым шагом и подбадривает уставших:
— Так держать, многоуважаемые соколы. Мы не можем, не имеем права снижать боеготовность полка. Вы это и сами понимаете.
Да, мы все понимаем. Если кому-то из водителей
— Ты, как всегда, на подхвате, — говорит ему Скороход, с которым мы работаем на расчистке дорожек к складу с ракетами.
— Стараюсь, товарищи, — отвечает Шмырин, подавая Семену кружку с кофе. А потом спрашивает, наморщив гармошкой лоб:
— Верно, что на машине Жеребова попала заглушка между тягами?
Мы не отвечаем.
— Все весьма странно и непонятно. Надо бы выяснить. — У Шмырииа своего рода пунктик кого-то в чем-то подозревать. Это у него, наверно, оттого, что он слишком много читает литературы о шпионах. — Кроме вас, подходил кто-нибудь к машине?
— Да ведь ночь была, — Семен толкает меня в бок: — Ты бы вмешался что ли, Детектив.
— Не смейтесь, Скороход, — говорит Шмырин, отбирая кружку. — Я знаю, что говорю. Бдительность, как мне известно, не помешала ни одному здравомыслящему солдату.
Температура воздуха еще повышается, идет мелкая, почти невидимая глазу изморось, которая наконец сменяется дождем. Попадая на бетонные плиты, влага тотчас же замерзает. Обширная взлетно-посадочная полоса и многочисленные рулежные дорожки превращаются в настоящий каток, хоть соревнования по конькам устраивай.
Тут-то и начинается самое трудное. Чтобы освободиться от снега, достаточно пройтись разок-другой снегоочистительными машинами, и если нового не навалит, полоса будет чистой, а лед убрать — дело хлопотное, кропотливое, тяжелое. Тепловым машинам иногда приходится довольно долго на одном месте стоять, пока лед не расплавится и не превратится в пар. И вот гудят реактивные машины, извергая на плиты струи раскалённого газа. Лед тает, а вода стекает с полосы в стороны. Прицепленные к тракторам машины медленно ползут вперед, оставляя после себя полосы сухого бетона. Наши летчики тоже не сидят без дела: посыпают песком рулежные дорожки.
После полетов
Разбор полетов — это примерно то же, что производственное совещание на предприятии. До недавнего времени такие разборы проводил с летчиками эскадрильи майор Уваров. Изредка делали замечания по эксплуатации техники инженеры спецслужб.
Став адъютантом, Стахов взял за правило выступать на разборах. Уваров не препятствовал. Он любил активных офицеров, болеющих за дело, и видел в них будущих командиров.
Последние полеты прошли, вообще, удачно. Или почти удачно. Более половины летчиков эскадрильи получили хорошие отметки за упражнения и, таким образом, полностью закончили программу переучивания. Летчики, фамилии которых стояли в конце плановой таблицы, тоже, видимо, справились бы со своими упражнениями, если бы не снежная буря.