Говардс-Энд
Шрифт:
— Совершенно верно, — согласился Генри.
— Мне вы совершенно не нужны, — заявила Маргарет.
Мужчины обеспокоенно переглянулись.
— Сестре моей вы тоже не нужны, и до родов еще не одна неделя.
— Маргарет, Маргарет!
— Генри, отошли своего доктора. Какая теперь от него польза?
Мистер Уилкокс оглядел дом. У него было смутное чувство, что сдаваться нельзя и врача надо поддержать. Ему и самому могла потребоваться поддержка, потому что впереди его ждали большие неприятности.
— Теперь все должно свестись к заботливому вниманию, — сказала Маргарет. — Вниманию. Неужели
Генри попросил ее успокоиться.
— Вы сами не знаете, чего хотите, — сказала Маргарет, скрестив на груди руки. — Если я услышу от вас хоть одно разумное слово, я вас впущу. Но вы его не скажете. И будете беспокоить мою сестру без всякой причины. Я этого не допущу. Скорее я простою тут весь день.
— Мэнсбридж, — тихо сказал Генри, — может быть, не сейчас?
Свора распалась. Повинуясь знаку хозяина, Крейн тоже отошел к машине.
— А теперь, Генри, послушай, — нежно сказала Маргарет, словно вся горечь ее слов относилась совсем не к нему. — Уезжай, дорогой. Мне, без сомнения, понадобится твой совет, но позже. Прости, если я вела себя слишком резко, но правда тебе надо уехать.
Генри, ничего не понимая, стоял на месте. Теперь уже мистер Мэнсбридж негромко позвал его к машине.
— Я скоро приеду к Долли, — крикнула она, когда калитка наконец защелкнулась. Экипаж отъехал в сторону, автомобиль дал задний ход, повернул, снова дал задний ход и свернул на узкую дорогу, но в середине пути появилась вереница фермерских повозок. Маргарет дождалась, пока все повозки проедут, потому что спешить ей было некуда, и когда автомобиль наконец покатил в Хилтон, открыла дверь.
— О, моя дорогая! — сказала она. — Прости меня.
Хелен стояла в холле.
37
Маргарет изнутри закрыла дверь на задвижку. Теперь она собиралась поцеловать сестру, но Хелен с совсем не свойственным ей высокомерием произнесла:
— Как удобно! Ты мне не сказала, что книги распакованы. Я нашла почти все, что мне нужно.
— То, что я тебе написала, неправда.
— Я, конечно, очень удивилась. А тетушка Джули в самом деле была больна?
— Хелен, неужели ты думаешь, что я могла такое придумать?
— Наверное, нет, — сказала Хелен, отвернувшись, и глаза ее увлажнились. — Но после случившегося теряешь веру во все.
— Мы думали, ты больна, но и в этом случае… я вела себя недостойно.
Хелен взяла еще одну книгу.
— Мне не следовало ни с кем советоваться. Что бы подумал обо мне наш отец?
Маргарет даже в голову не пришло устроить сестре допрос или осыпать упреками: и то и другое, возможно, потребуется в будущем, — но сначала она должна избавиться от более серьезного преступления, чем любое из тех, что могла совершить Хелен, — от недостатка доверия, которое было делом рук дьявола.
— Да, мне досадно, — ответила Хелен. — Тебе следовало уважать мои желания. Я бы выдержала эту встречу, если бы в ней была необходимость, но после смерти тети Джули
— Оставь эти книги, — попросила Маргарет, — и поговори со мной.
— Я как раз и говорила, что перестала жить как попало. Нельзя пройти через множество… — она пропустила слово, — не планируя свои действия загодя. В июне у меня родится ребенок, и прежде всего мне вредны разговоры, обсуждения и волнения. Я могу в них участвовать, если без этого не обойтись, но только в этом случае. Во-вторых, я не имею права причинять людям неудобства. Мне нет места в Англии, насколько я понимаю эту страну. Я сделала то, что англичане мне никогда не простят. С их точки зрения, такое простить нельзя. Поэтому я должна жить там, где меня никто не знает.
— Но почему ты все мне не рассказала, душа моя?
— Да, — задумчиво ответила Хелен. — Я могла бы, но решила подождать.
— По-моему, ты мне так и не рассказала бы.
— О нет, рассказала бы. Мы сняли квартиру в Мюнхене.
Маргарет посмотрела в окно.
— «Мы» — это я и Моника. Кроме нее, со мной рядом никого нет и не было. Мне всегда хочется быть одной.
— Я ничего не знаю про Монику.
— Это неудивительно. Она итальянка, по крайней мере по рождению. Зарабатывает на жизнь журналистикой. Мы познакомились на озере Гарда. Никто не мог бы помочь мне так, как Моника.
— Значит, она тебе очень близка.
— Она очень разумно вела себя со мной.
Маргарет догадалась, к какому типу принадлежит Моника — они называли его «Italiano Inglesiato»: [51] грубая южная феминистка, которую уважают, но избегают. И к этой женщине обратилась Хелен, оказавшись в беде!
— Ты не должна думать, что мы с тобой больше никогда не увидимся, — проговорила Хелен, словно отмерив сестре нужную порцию доброты. — У меня для тебя всегда найдется место, когда ты сможешь повидаться со мной, и чем дольше ты пробудешь со мной, тем лучше. Но ты все еще не понимаешь, Мег, и, конечно, тебе очень трудно. Это удар для тебя. Для меня — нет, потому что я думала о нашем будущем несколько месяцев, и оно не изменится из-за такого незначительного происшествия. Но в Англии я жить не могу.
51
Англизированная итальянка (ит.).Критиками отмечалось, что это выражение представляет собой часть перевернутой итальянской поговорки: «Inglese italianato… diavolo incarnato» — «Итальянизированный англичанин… дьявол во плоти» (ит.).
— Хелен, ты не простила меня за мое предательство. Если бы простила, то не стала бы таксо мной разговаривать.
— О, Мег, дорогая, почему мы вообще разговариваем? — Опустив книгу, она устало вздохнула. Потом, собравшись с силами, спросила: — Скажи, почему все книги оказались здесь?
— Из-за целого ряда ошибок.
— И большая часть мебели распакована.
— Вся.
— Тогда кто здесь живет?
— Никто.
— Полагаю, это значит, что дом сдается?