Говардс-Энд
Шрифт:
— Я чувствую, что Чарльз будет недоволен, — наконец сказала она. — Его раздражает даже наша мебель, и я собиралась ее вывезти, но мне помешала болезнь тети Джули. Я понимаю Чарльза. Для него это дом матери. Он любит его, но на расстоянии. Мы с Генри могли бы взять на себя ответственность… но не Чарльз.
— Не сомневаюсь, что ему моя идея не понравится, — сказала Хелен. — Но я собираюсь исчезнуть из их жизни. И если у них будет повод сказать: «Она даже провела ночь в Говардс-Энде», — то что по большому счету от этого изменится?
— Откуда
— Потому что мои планы…
— …которые ты меняешь в одну минуту.
— Тогда потому что у меня жизнь огромная, а у них — мелкая, — сказала Хелен разгорячившись. — Я знаю вещи, о которых они не имеют ни малейшего представления, и ты тоже знаешь. Мы знаем,что на свете существует поэзия, мы знаем,что на свете существует смерть. А им это известно лишь понаслышке. Мы знаем,что это наш дом, потому что мы чувствуем с ним связь. О, у них могут быть все документы и ключи, но на одну эту ночь мы здесь дома.
— Было бы чудесно побыть с тобой еще раз вдвоем, — сказала Маргарет. — Возможно, нам выпал один шанс из тысячи.
— Да, и мы могли бы поговорить. — Ее голос стал тише. — Это не самая потрясающая история. Но под тем шершавым вязом — я правда предвижу такую маленькую радость. Неужели мне нельзя провести с тобой всего одну ночь?
— Нет смысла говорить, что это значило бы для меня.
— Тогда давай!
— Прочь сомнения. Итак, я еду в Хилтон за разрешением?
— Не нужны нам никакие разрешения.
Но Маргарет была послушной женой. Несмотря на воображение и поэзию — а может, благодаря им, — она понимала тот формальный взгляд на вещи, который скорее всего изберет Генри. И если ей удастся, она тоже подойдет к делу формально. Одна ночевка — а большего они не просят — не предполагает обсуждение глобальных принципов.
— Чарльз может запретить, — проворчала Хелен.
— А мы его и спрашивать не будем.
— Поезжай, если хочешь. Я бы осталась и без разрешения.
В словах Хелен сквозил некоторый эгоизм, который был таким незначительным, что не портил ее характер, но лишь придавал ей большее очарование. Она осталась бы в доме и без разрешения, а на следующее утро уехала бы в Германию. Маргарет поцеловала сестру.
— Приеду до темноты. Я очень жду этого вечера! Как это на тебя похоже — придумать такой замечательный план.
— Не план, а окончание истории, — довольно печально сказала Хелен, и ощущение трагедии вновь поглотило Маргарет, как только она вышла из дома.
Маргарет боялась мисс Эйвери. Ее тревожило, что, хоть и не в полной мере, предсказание этой женщины сбывается. И Маргарет была рада, что, проезжая мимо фермы, не увидела наблюдающую за ней фигуру. Только маленький Том кувыркался в соломе.
38
Трагедия началась довольно тихо, и, как многие разговоры, с непременного подчеркивания мужчиной своего превосходства. Услышав, что Маргарет спорит с водителем, Генри подошел к ним, утихомирил парня, который не проявил должной вежливости, а потом повел жену к креслам на лужайке. Долли, которую «не посвятили» в произошедшее, выскочила с предложением выпить чаю. Генри отказался и велел увезти коляску с младенцем, поскольку они с женой хотят побыть наедине.
— Но мой маленький зайчик ничего не поймет. Ему еще и девяти месяцев нет, — попросила Долли.
— Я говорил не об этом, — резко возразил свекор.
Малыша увезли подальше, чтобы ему ничего не было слышно и он узнал о разразившемся кризисе лишь многие годы спустя. Теперь подошла очередь Маргарет.
— Это то, чего мы боялись? — спросил ее Генри.
— Да.
— Дорогая моя девочка, — начал он, — нам предстоит очень непростое дело, и мы сможем все уладить, только если будем с тобой говорить прямо и начистоту. — Маргарет опустила голову. — Я вынужден задать тебе несколько вопросов о предмете, которого мы оба предпочли бы не касаться. Как тебе известно, я не один из ваших Бернардов Шоу, для которых нет ничего святого. Мне тяжело говорить то, что я вынужден сказать, но бывают такие обстоятельства… Мы с тобой муж и жена, а не дети. Я человек, имеющий жизненный опыт; ты исключительная женщина.
Все чувства оставили Маргарет. Покраснев, она посмотрела мимо Генри на Шесть холмов, покрытых весенней листвой. Заметив ее румянец, Генри стал еще ласковее.
— Я вижу, ты чувствуешь то же самое, что и я почувствовал, когда… Моя бедная женушка! Будь смелее! Один или два вопроса, и я тебя отпущу. У твоей сестры было кольцо?
— Н-нет, — запинаясь, произнесла Маргарет.
Повисла пугающая тишина.
— Генри, в сущности, я пришла попросить у тебя одолжения. Это касается Говардс-Энда.
— Всему свое время. Теперь я вынужден спросить, знаешь ли ты имя совратителя.
Маргарет встала и взялась за кресло, стоявшее между ними. С ее лица сошла краска, и оно посерело. Генри не удивился, что она именно так отреагировала на его вопрос.
— Не торопись, — посоветовал он ей. — И помни, что мне придется гораздо хуже, чем тебе.
Маргарет покачнулась, и он испугался, что жена лишится чувств. Потом, обретя дар речи, она медленно проговорила:
— Совратителя? Нет, я не знаю имени совратителя.
— Она не захотела тебе сказать?
— Но я и не спрашивала, кто ее совратил, — сказала Маргарет, повторяя в уме это отвратительное слово.
— Странно.
Потом он передумал.
— Возможно, это и естественно, дорогая моя девочка, что ты не стала ее спрашивать. Но пока мы не узнаем имени, ничего нельзя будет сделать. Сядь. Как ужасно видеть тебя такой расстроенной! Я знал, что ты была не готова к этой встрече. Не надо было мне брать тебя с собой.
— Если ты не против, я лучше постою, — ответила Маргарет. — Отсюда такой красивый вид на Шесть холмов.