Грабители
Шрифт:
— Я вам никому не верю, торгаши! Пр-родались все! Вы все пр-родались!
— Будь любезна, Пипа, заткнись, пожалуйста, — проворчал Хорст Анжу. От криков Пипы его недавняя травма давала о себе знать.
— Это ты мне?! — угрожающе произнесла Пипа и попыталась перелезть через головы вперед и сидящих.
В результате она не удержалась на ногах и, падая, придавила нескольких коллег.
— Просто свяжите ее и выбросьте на лужайку! — приказал Джулиан Эйр.
— Или утопите в бассейне, — предложил парень, с, которым Пипа подралась
Нарушительницу перепеленали какими-то тряпками и выдворили на лужайку. Было слышно, как она поносит всех последними словами, но, когда двери прикрыли, крики Пипы стали едва различимы.
— Итак, уважаемые коллеги, с вашего позволения, я продолжу, — сказал Джулиан Эйр, когда относительное спокойствие было восстановлено. — Речь не идет о прямом найме, дескать, тебе платят, и сиди помалкивай. Тут пиши — тут не пиши. Нет, Имперская торговая палата желает только одного: чтобы все материалы о ее деятельности предварительно видели мы — я, мистер Анжу или вот мистер Макагон.
При упоминании его имени Джеймс Макагон широко зевнул.
«За такие деньги мог бы и не зевать», — раздраженно подумал Билл Харченко, Это дурацкое заседание затягивалось, а ему хотелось, чтобы все прошло быстрее. Когда раздавалась та или иная реплика, он вздрагивал и с ненавистью смотрел на крикуна. Харченко не хотелось крови. Накануне Барнаби проговорился ему, что имеет прямое указание «выводить под ноль» всех подозрительных.
Биллу не нужно было спрашивать, чье это указание. И так ясно, что генерала Линкольна, ведь это его жеребчики с перебитыми носами и накачанными бицепсами ждали случая отличиться. Когда Харченко видел их жокейские костюмы, ему было и смешно и страшно одновременно.
Вчера пропал один из гостей. Накануне он орал, что уже понял, чего от него хотят, и что он не продается.
Неизвестно, что он имел в виду, но полковник Барнаби истолковал все по-своему.
К вечеру смутьяна уже нигде не было видно.
Билл прогулялся за бассейн и там, между рядами живой изгороди, увидел неровно уложенные куски дерна. От мысли, что скоро здесь может образоваться целое кладбище, ему стало плохо.
Обсуждать эту проблему с Барнаби Харченко не стал, поскольку опасался, что его особые полномочия распространялись и на него тоже.
— … И естественно, являясь новым участником рынка артефактов, Имперское торговое агентство очень заинтересовано в создании положительного имиджа, — продолжать журчать Джулиан Эйр.
Харченко посмотрел на гостей. Они уныло внимали болтовне Эйра и думали только об одном — сколько им заплатят за молчание. Дураков тут не было, и все прекрасно знали: денег просто так не дают.
— Эй, Джулиан! Ну сколько можно! — закричал еще какой-то парень, которому надоело ждать.
Харченко заметил, как из задних рядов приподнялся Барнаби, а от двери шагнули двое «жокеев». Билл не видел, когда они пришли.
Между тем тревога оказалась ложной. Молодого человека все устраивало, только хотелось поскорее узнать о размере вознаграждения.
«Жокеи» разочарованно вернулись к двери, а полковник Барнаби сел на место.
— Чего воду толочь, Джулиан? Огласи размеры отступных, и начнем обсуждать.
— Правильно! — поддержали остальные.
— Давай оглашай — не наступайте нашей песне на горло! — прокричал Эрнст, десять минут назад ратовавший за независимую прессу.
— По десять тысяч кредитов на брата! — произнес Джулиан долгожданные слова. Сидящие рядом с ним
Хорст Анжу и Джеймс Макагон напряглись. Они знали, что бюджет выплат ограничен и, если коллеги потребуют добавки, им, столпам журналистики, придется отрезать от своих раздутых премиальных, а им этого не хотелось.
— Ну вот и отлично! — не оставляя времени на дискуссию, воскликнул Джулиан. — Заседание закрыто, деньги начнем выдавать с завтрашнего дня. Все — приятного отдыха!
Собрание радостно загомонило, все повскакали с мест и пошли к выходу. Через минуту они уже стояли на лужайке и обсуждали последние события, швыряя окурки и сморкаясь в зеленую траву.
«Ну вот, кажется, и все, — подумал Харченко. — Мы купили этих мерзавцев, и теперь я отправлюсь домой, к Лизе и карапузу Вилли».
Представив своего наследника, Билл заулыбался. Однако тут же он вспомнил Ханну, и ее образ внес в его мысли смятение. Возвратиться к семье — это хорошо, но вот Ханна — с ней придется расстаться.
Впрочем, причин для грусти формально не было — между ними так ничего и не произошло.
«Наверное, поэтому мне так тоскливо», — подумал Билл.
Под раскидистые листья пальмы, где так хорошо грустилось Биллу, нырнул Барнаби.
— Ах вот он где прячется! — воскликнул полковник. — А у меня к тебе дело, Билли.
— Какое дело, Хельмут? — Харченко старался быть приветливым.
— Ну, — Барнаби замялся, а затем все же сказал: — Ты не против, если я трахну твою Ханну? Всего разок, так сказать, на брудершафт.
— А ты с ней уже договорился? — спросил Билл, стараясь говорить как можно спокойнее.
— А куда ей деваться? Здесь я решаю, кому жить, а кому со мной спать…
Харченко почувствовал, как у него в ногах заработали какие-то моторы. Они сильно затрясли его щиколотки, затем коленки, а потом и все тело.
Круглый Билл резко поднялся со стула и, схватив Барнаби за лацканы пиджака, рывком приблизил к своему лицу.
— Ах ты с-сука! Ах ты ур-род! Главным себя вообразил?! — шипел и брызгал слюной Харченко. — Да у меня мандат на твое устранение, гнида!
Билл размахнулся и влепил полковнику пощечину, потом вторую. Барнаби взвыл, однако сопротивляться не решался, боясь «мандата на устранение».
Харченко отшвырнул деморализованного противника и, выскочив из-под пальмы, натолкнулся на двух «жокеев». Те в страхе шарахнулись в стороны, даже и не подумав его задерживать.